Божьи садовники

– Да хоть бы я и прилетел, толком поговорить не удастся. Помнишь, что было в прошлый раз?

– Еще бы не помнить!.. – Девочка покосилась в сторону соседней кровати и прошептала: – Мало того, что эта рыжая злюка швырнула в меня подушкой, так еще и разоралась: «Хватит уже бубнить! Достала!» У нее, наверное, опухоль в заднице: мне Ирка ВКонтакте написала, что все такие люди малость неадекватные. Ну, а врачиха решила, что я сама с собою говорю, вот и потащила меня к психиатру или как он там называется – высокий такой мужик с длинными усами, как у таракана, только что ими не шевелит… Показывает он мне лист, где какая-то цветная белиберда нарисована, и спрашивает: «Что видишь?»

– А ты что ответила?

– Ну, я так прямо и сказала, что вижу белиберду.

Ди так и прыснул; он не боялся разбудить кого-либо своим смехом, потому что знал: кроме Насти, его никто не слышит.

– Зато теперь, – продолжила девочка, – ее накачали снотворным, и она до самого утра будет в отключке. И медсестра дрыхнет, даром что на дежурстве! Знает, что недолго уже ей здесь работать, вот, наверное, и решила напоследок отоспаться…

– Разве ее увольняют? А что она сделала?

– Ничего. Просто наш хоспис собираются прикрыть…

– Прикрыть? Почему?

– Денег нет, известно! Сегодня чуть свет двое каких-то дядек приехали на большой черной машине. Видимо, важные шишки, потому что даже по лестнице не стали подниматься: главврач сам к ним вышел, и они долго болтали во дворе. Я-то, разумеется, там не присутствовала, но потом в больнице начали судачить. Да не боись ты, – добавила Настя, заметив, как Ди побледнел, – на улицу меня не выпрут! Просто перестанут принимать новеньких, только и всего. Но нет худа без добра: зато уж мы с тобою всласть наговоримся…

– Скажи, а почему ты можешь меня видеть и слышать?

– Да я сама не знаю! Когда я жила еще с родителями, мне вдруг стало плохо, и меня отвезли в реанимацию. Как везли – не помню, а затем внезапно вспыхнул яркий свет, только не от ламп – лампы не дают такого, и прямо передо мной появился ты. Я сначала перепугалась, хотя и понимала – ты не хотел меня обидеть, попыталась убежать, но чувствую – не могу… И тут откуда-то сверху раздается громкий голос: «Еще рано!» А потом, когда я уже лежала здесь, открываю однажды глаза и вижу: ты на меня смотришь… Я тебя сразу узнала!

– А других братьев ты тоже видишь?

– Я их тут не встречала. Ты ведь говорил, что они прилетают к умирающим, а мы умираем обычно ночью, когда я сплю. А может, я их просто не замечаю, они для меня как бы не существуют. Я никогда не дружила с мальчишками, кроме тебя: ты не такой как все, ты особенный… И не потому, что у тебя есть крылья: сам по себе!.. Мне так хочется узнать о тебе побольше! Ты ведь так и не досказал самое главное, когда нас спугнули…

– Главное – это что?

– Как ты умер и стал чернокрылым братом!

– Ах, да! В общем, когда поняли, что меня не вылечить, то поместили в хоспис.

– Правда, что ли? Получается, даже в этом мы с тобой похожи!.. А в какой именно? Может, в здешний? – Девочка с надеждой посмотрела на Ди, словно от ответа на этот вопрос зависело, станут ли они психологически еще ближе или нет. Ди очень не хотелось огорчать свою подругу, но он не мог и врать, поэтому, чуть помедлив, он произнес таким тоном, точно был в чем-то виноват:

– Нет, Настя… Я ведь жил в другом городе, и тот хоспис был хуже этого: тесный, душный, и окна выходили на какую-то серую промзону. Впрочем, я и лежал там меньше недели. А на пятую ночь я вдруг услышал песню, и сперва даже не понял, чью именно. Так хорошо не пели даже ребята из нашего церковного хора: я и сам мечтал туда поступить, но моя болезнь началась как раз с того, что я потерял голос. Я сперва подумал: какой славный сон, хоть бы и вовсе не просыпаться… А потом я увидел возле себя двух мальчиков: на своих черных крыльях они возносили меня высоко над землею и смотрели на меня так приветливо, словно мы всю жизнь росли вместе. И мне захотелось стать таким же, как они… Наверное, Господь прочитал мои мысли!

– А быть братом-хранителем хуже?

– Не думаю… Видимо, это каждый решает для себя. Ты, например, какое мороженое больше всего любишь?

– Клубничное. Только его здесь не подают…

– Ну вот, а я – шоколадное. А мой напарник – фисташковое: я его об этом однажды спросил. То есть даже тут наши вкусы расходятся. С одной стороны, хранителю как-то спокойнее: он прикреплен к определенному человеку, и никто его особо не дергает. С другой – если ты чернокрылый брат, приходится много куда летать, ну, и заодно мир посмотришь… Я ведь прежде даже в Москве один раз только был!

– А у меня тоже есть хранитель?

– Конечно! Он заботится о тебе и следит, чтобы после смерти ты попала в рай. А когда приходит время засыпать, он ласково дует тебе сначала на правый глаз, потом на левый. Тогда веки сами закрываются, и ночью ты видишь приятные сны, после которых хочется и делать, и говорить только хорошее.

– А страшные сны он тоже насылает?

– Очень редко… Только если нужно предостеречь от какой-либо беды.