Божьи садовники

Тельце зверька обмякло в ее руках, будто тряпка, которой Таня время от времени стирала пыль с комода: она была уже большая девочка и иногда помогала родителям прибираться в доме. Тотчас же Таня почувствовала: тяжести, которая лежала у нее на душе и так сильно давила со вчерашнего вечера, что порой хотелось плакать, больше нет. Она исчезла, словно какой-то добрый волшебник взмахнул своей палочкой и произнес нужное заклинение. И не только душа – само тело как будто сделалось легким, невесомым, а снизу вверх по нему поползла неведомая теплая дрожь – от тех мест, которые обычно прикрыты трусиками, и до самого сердца. Так приятно Тане не было, даже когда мама подарила ей на день рождения говорящую китайскую куклу, о которой девочка грезила целый год. Рядом стоял Андрюша: мальчик заворожено глядел на сестру и, без сомнения, испытал то же, что и она. Брат и сестра поняли, что случилось – оба сразу, не делясь друг с другом своими мыслями. Раньше им было плохо лишь потому, что, приручив смерть, они забыли: любое прирученное существо надо кормить. Теперь же смерть насытилась и вознаградила ребят таким наслаждением, перед которым меркло все на свете. Дети подумали, что, быть может, они даже успеют к завтраку, прежде чем родители их хватятся, и побежали домой. Через минуту ничто уже не напоминало об убийстве, которое произошло здесь: бесполезный трупик котенка Таня отбросила в кусты, а легкие следы сандалий развеял ветер.

День прошел обыкновенно, а наутро смерть снова подала знак, что голодна. Но теперь для Тани и Андрюши это не стало чем-то неожиданным, и они были готовы утолить ее аппетит, каким бы сильным он ни оказался.

* * *

– Они продолжают убивать…

– И делают это все более и более жестоко. Сегодня керосин ухитрились достать. Угадай с трех раз, для чего?

– А что же будет дальше?

Двое мальчишек сидели, плотно придвинувшись друг к другу, и беседовали межу собою вполголоса – не потому, что боялись, будто их кто-то подслушает: просто есть вещи, вспоминая о которых, громко говорить нельзя.

– Он начинал так же. Сегодня было первое слушание, ты знаешь?

– Еще бы не знать! Все СМИ лишь об этом и талдычат… И еще о том, что одна из этих несчастных матерей, когда стали оглашать все детали, упала в обморок, и заседание пришлось продолжить при закрытых дверях. Только рекламу ему на халяву сделали… А он, поди, и рад!..

– Лучше было, что ли, отмолчаться?

– Просто мне кажется, что за последние дни все посходили с ума…

– И есть от чего… Слыхал, что нашли у него в подсобке?

– Давай без подробностей!.. И так тошно…

– А еще тошнее будет, если чего-нибудь не придумаем, и они разделят его судьбу.

– Я каждый день молю Господа, чтобы такого не случилось.

– Я тоже. Вот только какой прок от всех этих слов?

– Иноти, не кощунствуй! Нехорошо…

– Если я сейчас согрешил, пусть Бог меня простит… Но скажи: мы ведь молимся потому, что верим?

– Разумеется! Как же иначе?

– А вера без дел мертва… Когда попадается трудная домашка, все равно над ней нужно корпеть. А не сидеть сложа руки и ждать, что кто-то за тебя ее решит: так поступают одни лишь слабаки… И что же мы теперь, бросим наших подопечных?

– Но… – Второй мальчуган в глубине сердца понимал, что Иноти говорит правду, однако его смущали жесткие нотки, прорывавшиеся в голосе товарища.

– Никаких «но», Виви! Божьи мы слуги или нет?

Ребята пристально посмотрели друг другу в глаза и кивнули – не произнося ни звука, поскольку все, что требовалось, уже было ими сказано; затем оба они распахнули свои широкие крылья и взлетели под самый потолок. Почти вровень с ними находилось большое, чуть ли не вовсю стену, и полуоткрытое из-за духоты окно; медленное летнее солнце уже успело зайти, но закат еще вовсю пылал, и стройные тела обоих мальчиков, казалось, были облиты кровью. Иноти завел руку себе за спину и резким движением вырвал несколько перьев, причем постарался не вскрикнуть и вообще ничем не выдать, что ему больно; вслед за ним то же самое сделал и Виви. Это был обряд, который иногда совершали братья-хранители в знак того, что, защищая сад Господень, готовы идти до самого конца. Потом ребята соединили руки и тут же разжали их: белоснежные перья закружились в воздухе, точно подхваченные ветром лепестки. Не долетев до пола, они превратились в легкую серебристую пыль. Она опустилась на лица двоих детишек, которые мирно посапывали – в собственных кроватках и под кровлей собственного дома: так считали они сами. Но дом отнюдь не принадлежал им, ибо уже не первую неделю в нем владычествовала смерть.

* * *