БОЖЬИ ВОЙНЫ

— Прости, пани, — пробормотал он. — Я знаю, что не вовремя… Но это вопрос жизни и смерти. Речь идет о спасении человека, попавшего в беду… Я должен… Должен задать вопрос. Пожалуйста…

Женщина тряхнула головой, вплела пальцы обеих рук в рассыпанные волосы. Рейневан хотел дотронулся до ее плеча, но вовремя остановился.

— Прошу тебя, пани, — повторил он. — Умоляю. Стаю перед тобой на коленях. Я знаю, что тебя когда-то заключали в монастырь. Скажи мне — где?

Она посмотрела на него из-за растущих на щеках синяков.

— В Мариенштерне, — сказала она. — А сейчас оставьте меня одну. Уйдите. И будьте вы прокляты.

Снаружи успокоилось. Кромешин дал приказ прекратить резню, подгейтманы и сотники не без труда удержли разохотившихся таборитов. Не обошлось без вмешательства конных Микулаша Сокола, которые самых рьяных призывали к порядку ударами батогов, дубинок и древков копий. Утихомиренные Божьи воины занялись теперь исключительно грабежом. Облокотившись на свой обитый ризами воз, Кромешин с удовольствием наблюдал, как на площадь сносят и складывают в кучу добычу.

— Ну что, медик? — увидел Рейневана Отик из Лозы, погоняющий вояк. — Ты нашел бурмистрову? Что-то из нее вытянул?

— Нам срочно нужно в Лужицы. В монастырь в Мариенштерне.

— Нам? — поморщился Кромешин. — Ты езжай себе, куда глаза глядят, мне нет до тебя никакого дела. Но твои товарищи служат в войске, а войско выступает на Жагань. Сейчас даю приказ выступать.

— Погоди с приказом, гейтман.

Эти слова сказал молодой человек в школярском берете и черном вамсе, верхом на вороном жеребце. Его сопровождала Рикса Картафила де Фонсека. И один вооруженный в полупанцире на стеганом акетоне. Кони храпели, чуя кровь, поэтому прибывшие спешились. Гейтман смотрел на них исподлобья.

— Кто вы? В чем дело?

— Прикажи посторонним удалиться.

Кромешин жестом отправил всех, остались только Царда и Отик из Лозы. Рейневана, который тоже хотел отойти, остановила Рикса. Это не прошло мимо внимания Кромешина.

— Тебя, сдается мне, я уже видел, — смерил он взглядом юношу в берете. — Возле Прокопа. Зовут тебя Пётр Прейшвиц, городской писарь из Будзишина[1028]. Ты, кажется, наш шпион. Говори, слушаю. Что ты должен передать?

— Я должен передать: сейчас не хороший момент для нападения на Жагань.

Вацлав Царда засмеялся, Отик из Лозы прыснул. Кромешин не отреагировал.

— Видишь, — он широким жестом показал на трупы, кровь на брусчатке и дым над домами, — что я сделал с этим городом? Я отплатил. За битву под Крацау. Лужичанам и силезцам гордыня в голову ударила, из нашего поражения под Крацау сделали символ для поднятия духа. Ну, так я дал им символ. Такой, что от одного слова «Крацау» в штаны будут делать даже их внуки. Болеславец заплатил. Заплатят Житава, Будзишин, Згожелец, Хочебуж, Камень и Губин, придет их час. А Жагань заплатит раньше всех. Герцог Ян Жаганьский и его брат Генрих были под Крацау, на их руках чешская кровь, это кровь взывает к отплате. Камня на камне в Жагани не оставлю.

— Князья Ян Жаганьский и Генрих на Глогове, — медленно и выразительно сказал Пётр Прейшвиц, — обратились к польскому королю за протекцией, поклялись верно стоять на стороне Польского Королевства и поддерживать Польшу во всех ее начинаниях. А в Кракове как раз пребывают чешские послы. Прокоп Голый, англичанин Питер Пэйн, Бедржих из Стражницы и рыцарь Вилем Костка из Поступиц. Они там о союзе совещаются, демонстрируют добрую волю и дружбу, а ты, брат Кромешин, хочешь разорять и жечь княжество, находящееся под Ягелловой протекцией? Мне приказано передать: director Прокоп не поддерживает идею нападения на жаганьское княжество. Он советует принять предложенный выкуп.

— Мне никакого выкупа из Жагани не давали.

Прейшвиц посмотрел на Риксу, потом на вооруженного в полупанцире. Вооруженный вышел вперед. И заговорил:

— Светлейший князь Ян, illustrissimus dux[1029] и хозяин Жагани, моими устами передает, что он согласен…

— Восемьсот рейнских злотых[1030], — грубо оборвал Кромешин. Если заплатит, то я его пощажу[1031]. Я всё сказал. И прощаюсь. Брат Царда, ставь войско в походный порядок.

— Мариенштерн, — задумчиво повторила Рикса. — Монастырь цистерцианок. Это посреди дороги между Згожельцем и Будзишином. Отсюда будет дня три езды.

— Два, если гнать коней, — поправил Пётр Прейшвиц. — Это Виа Региа, ею хорошо путешествовать. А я как раз в ту сторону. Охотно провожу.

— Тогда не будем терять времени, — решила Рикса. — Давайте до сумерек доберемся хотя бы до Новогродца.

— Я не могу, — ответил Шарлей на вопросительный взгляд Рейневана. — Кромешин был прав, я на службе. Табор не простил бы мне дезертирство, а за дезертирство — петля. Люди из моего собственного отряда набросили бы мне петлю на шею.

— Зато я поеду, — тихо заявил Самсон. — Недоумкам всё сходит. Они не смогут объявить меня дезертиром, поскольку я и не нанимался. Я был в инвентаре Шарлея. Когда он скажет, что я пропал, это будет так, если бы у него собака сбежала.

— С Богом, Шарлей. — Рейневан вскочил в седло. — Береги себя.