Божья кара

А в это время из-за Тихой бухты, из-за обрывистого берега Хамелеона, из-за могилы Волошина поднимается красное солнце нового дня. Оно отражается в море, и бликующая дорожка бежит к берегу, соблазняя и маня.

И в эти самые мгновения из-за причудливых, громадных валунов Лягушачьей бухты медленно возникает яхта с косым бандитским алым парусом. Да, этот парус нестерпимо яркого, алого цвета. Такими бывают только весенние маки вдоль железной дороги из Джанкоя в Феодосию. Вначале обессилевшие и уставшие от жизни отдыхающие не обращали внимания на яхту, на ее перекошенный парус, полагая, что цвет паруса выглядит столь необычно от утреннего солнца. Но потом кто-то вскрикнул удивленно, кто-то вскочил, кто-то подбежал к воде – парус просто обжигал взгляд.

Веселящиеся из последних сил представители налогового управления города Феодосии оказались в ресторане на некотором возвышении, и алый парус увидели еще раньше. Кто-то добрел до перил с бокалом вина, кто-то присоединился, кто-то некстати хихикнул и тут же посрамленно смолк – яхта приближалась бесшумно и неотвратимо, и теперь уже ни у кого не было сомнения – парус действительно оказался пылающе-алого цвета.

И когда налоговики, вскочив со своих насиженных за ночь мест, столпились у перил, в зал по своим хозяйственно-кухонным делам вышла тетя Нюра. Она спокойно подошла к ближайшему столику, налила себе хорошую стопку коньяка, выпила ее, не закусывая, вытерла рот передником и уже хотела было удалиться в свои подсобные помещения, но бросила взгляд в сторону моря.

И увидела парус.

И ахнула, и задышала часто, потому что к горлу почему-то подступили рыдания. Она сразу все поняла, все осознала, все перед нею открылось. И, сметая на своем пути жиденькие столики, кривоногие табуретки, стопки грязной посуды, тетя Нюра тяжело рванулась в моечную.

– Наташка, – простонала она и не могла больше вымолвить ни слова. – Наташка...

– Ну? – обернулась Наташа.

– Там... – Тетя Нюра указала рукой на выход в зал.

– Ну?!

– Там... За тобой... За тобой пришли...

– Менты?

– На яхте... Под парусом... Иди... Иди же, дура! Там алый парус! Дура! Как солнце красный!

И Наташа, неукротимая оторва, обессиленно опустилась на табуретку.

– Ты что?! – вскричала тетя Нюра.

– Не могу... Ноги не держат...

И тогда тетя Нюра сразу сделалась прежней – она взяла Наташу за шиворот, приподняла над полом и поволокла, поволокла, поволокла к выходу.

– Там Лиза... в подсобке... спит, – пробормотала Наташа.

– Присмотрю! – проревела тетя Нюра и, протащив Наташу между столиками через весь опустевший зал, через гальку, как щенка вбросила в море. И только тогда, кажется, Наташа обрела какие-то силы и стала на ноги.

И подняла голову.

И увидела парус.

И беспомощно оглянулась на тетю Нюру. Но та уже отошла к зданию и смешалась с толпой.

Наташе ничего не оставалось, как снова повернуться к морю. Яхта была уже совсем близко, и алый парус в свете восходящего солнца действительно обжигал взгляд, простите за повтор. Даже его отражение полыхало в тихих, неслышных волнах.

На борту яхты было написано ее имя – «Мурка». На носу яхты стоял Амок. Ничего возвышенного и героического не было ни в его позе, ни во взгляде. Он казался растерянным и в поисках поддержки оглядывался назад, не зная, как поступить дальше, что сказать, какие слова уместны в этом глупом его положении...

Его выручил бард и банкир Саша. Отодвинув Амока в сторону, он прошел вперед, на самый нос яхты, помахал рукой, приветствуя собравшихся, и крикнул зычным голосом:

– Наташа! Вали сюда! Мы за тобой!

И только после этих слов Наташа, кажется, пришла в себя. Но выглядела какой-то присмиревшей, притихшей. Будто собиралась зайти в лавку за бутылкой каберне, а оказалась на сцене перед переполненным залом. Она покорно, чуть ли не обреченно, вошла в тихие волны, приблизилась к борту яхты и позволила втащить себя на палубу. И тут вдруг выяснилось, что все небольшое пространство яхты заполнено людьми, которых она хорошо знала. Навстречу ей, широко разведя руки в стороны, шел Слава, залитый утренним солнцем, в сторонке присели Жора с Аделаидой, тут же были и Андрей с Равилем, следователь Олег Иванович, заночевавший в Коктебеле после долгой беседы со Славой, потерянно жался к мачте Амок, детективщик Витя из Москвы...

– Боже, – обронила Наташа, – сколько же вас здесь... Как же я вас всех люблю...

– И меня? – напомнил о себе Амок.

– А что ты, что ты... Куда теперь денешься. – Наташа подошла к нему, провела рукой по щеке.

Саша стал к штурвалу, яхта медленно развернулась и направилась к камням Лягушачьей бухты, а обойдя их, свернула к бухте Сердоликовой.