Божья коровка 2

— Борис! — редактор торопливо подошла к нему. — Куда тебя водили? К кому?

— Предстал пред светлыми очами Политбюро, — он криво усмехнулся. — Они там праздник отмечали. Леонид Ильич велел мне сесть за стол, поесть. И рюмочку налили.

— Шутишь?

— Какие шутки? — он махнул рукой. — Все так и было.

— Не могу поверить, — сказала Григорьянц. — Чтоб артиста за стол к Политбюро? А дальше?

— Я поспорил с Сусловым. И похоже, его очень разозлил.

— Ох же, Боря! — Григорьянц взялась за голову. — Ты что, больной? Михаил Андреевич, считай, второй человек в ЦК. Он в отсутствие Брежнева председательствует на заседаниях Политбюро.

— Выпил я… — вздохнул Борис. — Извините, Нина Нерсесовна. Надеюсь, вы не пострадаете.

— А ты сам?

— Переживу.

— Ты не знаешь… — редактор покрутила головой. — Суслов обиды не прощает. Да тебя размажут!

— Пробьемся… Не такое видел. На Даманском убить меня пытались, в Минске — посадить.

— Ладно. Ты о том, что там случилось, никому не говори! — велела Григорьянц. — Садись в машину, подвезу…

В автомобиле при водителе они молчали. По пути Борис еще раз мысленно перебрал свой разговор с Сусловым и окончательно понял, что сглупил. И чего он вылез со своим мнением? Да какое ему дело до нравов в музыкальном мире? Он ничего в нем не изменит. Ладно думал бы о певческой карьере, только этот путь ему закрыт. Есть вещи более серьезные и нужные. Брежнев вскоре одряхлеет, и наступит эра «гонок на лафетах».[80] В итоге пост генерального секретаря займет иуда «меченный» из Ставрополья, который и развалит СССР. На его обломках начнутся войны, которые не прекратятся и в двадцать первом веке. На одной из них он и погиб… Вот об этом нужно думать!

Прощаясь, Григорьянц ему сказала:

— Позвоню, как будут новости. Ты мне тоже сообщай.

— Обязательно! — кивнул Борис. — Вы не злитесь на меня, Нерсесовна, молодого, глупого. Ведь я вас люблю…

— Иди уж! — Григорьянц вздохнула. — Герой-любовник…

В квартире Ольга бросилась ему на шею.

— Где ты был так долго? — она принюхалась. — С кем ты пил?

— С артистами отметил выступление, — соврал Борис. О встрече с членами Политбюро и споре с Сусловым, подумав, он решил не говорить.

— Я его тут жду, волнуюсь! — обиделась любимая. — А он там празднует, негодный, — она вздохнула. — Смотрела ваш концерт. Как ты выступил! Мне папа позвонил, хвалил тебя. Сказал, такого не припомнит, чтобы встал весь зал, даже Политбюро. А потом все вместе пели, даже Брежнев.

— Старался, — вымолвил Борис. — Знаешь, я наверно лягу спать. Устал, как вол на пашне.

— Ты гадкий! — сообщила Ольга. — Я надеялась, расскажешь.

— Завтра. Не сердись, любимая!

Он чмокнул ее в щечку и отправился в ванную. Несмотря на все волнения, уснул он скоро и поднялся поздно. Ольги не было. Записка на столе поведала: уехала в редакцию. Борис позавтракал, нашел припрятанные сигареты, закурил. Ольга не любила, когда он начинал дымить на кухне, и Борис обычно выходил из дома. Но не в этот раз. Курил он редко и обычно не с утра, только в этот раз не удержался. Не успел он сделать три затяжки, как раздалась трель телефонного аппарата. Загасив окурок в пепельнице, Борис прошел в прихожую и снял трубку.

— Алло?

— Здравствуй, Боря, — сказала Григорьянц. — Звоню, как обещала. Новости плохие. Все твои песни снимают из эфира, как по радио, так и на телевидении. Концерт в Кремле хотели повторить, его ведь записали, но об этом даже думать запретили. Упоминать тебя хоть где-то мельком — боже упаси. Понятно?

— Да, — сказал Борис. — Спасибо вам, Нерсесовна.

— Не за что, — она вздохнула. — Держись, Борис! Все пройдет когда-то…

В трубке раздались гудки. Борис прошел на кухню, достал из пачки сигарету, но не успел ее поджечь. Звонок раздался снова.

— Борис Михайлович? — спросила женщина в наушнике. — Беспокоят из отдела кадров редакции «Известий». Необходимо, чтобы вы приехали к нам срочно.

Он поехал. В отделе кадров немолодая женщина предложила ему сесть, а затем сказала:

— Тут выяснилось, что вас приняли на работу по ошибке. У вас ведь нет диплома об окончании художественного института?

— Нет, — подтвердил Борис.

— Без образования быть художником в редакции нельзя, — сказала кадровик.

— Вы это только разглядели? — он криво усмехнулся.

— Бывает, — она смотрела в стол. — Будет лучше, если вы напишете заявление об увольнении сегодняшним числом. Иначе — по статье.

— Понятно, — он кивнул. — Давайте ручку и бумагу…

Не прошло и часа, как Борис вышел из редакции. В его кармане лежала трудовая книжка, а кошелек пополнился купюрами — расчет с уволенным произвели мгновенно, наверное, чтоб не передумал. Борис не собирался. Бог с ней, редакцией! Денег ему хватит: на сберкнижку поступили отчисления от песен. Пусть эту речку перекрыли, но на счету скопилось много — пару лет он проживет безбедно. А дальше видно будет…

Едва вернулся под родную крышу — опять звонок.