Божья коровка

— «Повезло» нам, — вздохнул Сергей. — Я без ноги, а ты с покалеченной рукой.

— Зато живые, — возразил Борис.

— Какая это жизнь? — скривился друг. — Уходил служить здоровым, а вернусь на костылях. Вон стоят, — он указал рукой на прислоненные к стене у окна костыли. — Пробовал на них ходить — мучение. Тяжелые, под подмышками давят и идешь, как корова на льду. Мне теперь так до конца жизни ковылять?

— Сделают протез, — пожал плечами Борис. — Сколько людей с ними ходит.

— Все так говорят! — вдруг взорвался Сергей. — Видел я эти деревяшки, мне их показали. Великая радость — ковылять на протезе. Что родители скажут? Отправляли служить сына здоровым, а вернулся инвалид на одной ноге. Я им о ранении не писал — не хочу расстраивать. Мать тут же прилетит. Не хочу видеть ее слезы. Лучше бы меня убили!

«Тяжелый случай», — подумал Борис.

— 8 марта на заставе хоронили погибших пограничников, — промолвил, медленно цедя слова. — Володю Шушарина, Витю Егупова, Сашу Ионина, Володю Изотова и Сашу Шестакова. Привезли ребят и со второй заставы. На похороны прибыли их матери. Я видел, как они стояли на коленях перед гробами и рыдали. Думаешь, твоей матери было бы легче оказаться там? Для нее главное, что сын живой, а с одной ногой или двумя не так уж важно. Это раз. И второе. Ты ведь собирался стать филологом. Отсутствие ноги этому нисколько не мешает. Более того. За бой 2 марта тебя представили к ордену. А теперь представь: ты поступил в университет и приходишь на первое занятие с боевым орденом на пиджаке. Да все девушки своих парней забудут. Потому, что те пока еще ни то ни сё, ну, а ты уже герой.

— Орден не заменит ногу, — набычился Сергей. — Плевать мне на эту железяку!

— Отставить, рядовой! — вызверился Борис. — Не смей так говорить про солдатские награды. Эти, как ты изволил выразиться «железяки» кровью политы. Что на Великой Отечественной войне, что на Даманском. Когда люди видят человека с боевым орденом на груди, они понимают: перед ними герой. Этой «железякой» еще твои дети гордится будут, да и внуки — тоже. Потому что их отец и дед защищал страну, не щадя своей жизни. Понял, нытик?

На какое-то время в палате воцарилась тишина. Молчали два друга, не решились ничего сказать и соседи Сергея по палате. Все находились под впечатлением горячей отповеди Бориса.

— Ну, ты и сказал! — внезапно улыбнулся Сергей. — Дети, внуки… У меня даже девушки нет.

— Как вернешься в Минск их будет вагон, — обнадежил Борис. — Мать шваброй от двери станет отгонять. Бить по задницам, приговаривая: «Кыш отсюда! Налетели как мухи на мед».

Сергей захохотал. К нему подключились соседи по палате — всех развеселила нарисованная старшиной картина.

— Тебе гитару привезли? — спросил Борис, когда все закончили смеяться.

— Да лежит в кладовой, — сообщил Сергей. — Играть не было настроения.

— Забери, — сказал Борис, мысленно отметив это «было». — Я тут песню сочинил в честь ребят погибших на границе. На заставе пел парням — понравилась. Мы ее разучим на двоих, а то мне пока не сыграть, — указал он на подвешенную на косынке руку. — Все, Сергей, пошел. Завтра загляну и надеюсь, что гитара уже будет.

К удивлению Бориса, Вера ожидала его в палате, все еще рассматривая портреты. Он взял альбом, где имелись чистые листы, карандаши и присел к столу. Быстро набросал несколько рисунков и посмотрел на санитарку.

— Где здесь кабинет начальника госпиталя?

— Он вам зачем? — удивилась девушка.

— Дело есть, — сказал Борис. — Государственной важности.

— Идем, — Вера встала, отложив альбом. — Провожу.

Борис сунул свой под мышку. Они спустились на второй этаж, где санитарка подвела его к дубовой двери с табличкой «Начальник госпиталя», открыла ее и скользнула в приемную. Он устремился следом.

— Подождите здесь, — сказала санитарка ему в приемной и открыла дверь кабинета.

К удивлению старшины, пребывавшая здесь секретарша не только не остановила санитарку, но даже приветливо ей улыбнулась. Ничего себе у них порядки!

Вера возвратилась скоро.

— Начальник вас примет, — сообщила Борису.

Он кивнул и вошел в кабинет. За столом большой комнаты со шкафами и прочей казенной обстановкой восседал полковник медицинской службы — не слишком молодой, но еще не старый. Лет, эдак, пятидесяти. Лицо круглое, приятное. Борису оно показалось знакомым, хотя начальника он видел в первый раз.

— Здравия желаю, товарищ полковник! — он принял стойку «смирно». — Разрешите обратиться?

— Обращайся, — улыбнулся офицер. — И не тянись так, старшина. Здесь госпиталь, а не плац. И ближе к делу. Что у тебя за дело государственной важности?

— Вот, — Борис подошел поближе и раскрыл перед полковником альбом. — Это костыли. Легкие, удобные, с локтевым упором. Его можно отлить из пластмассы, или изогнуть вверху трубу и надеть для мягкости резину, как на ручку. У нынешних перекладина пережимает инвалиду сухожилия и нервы, что не идет ему на пользу.

— Хм! — полковник рассмотрел рисунок. — У вас какое образование, старшина?

— Десять классов школы.

— А рассуждаете, как дипломированный врач. Вам это кто-то подсказал? — он ткнул пальцем в рисунок.