Божий дар

Отец сварил кофе, влил его в Диму, и потом они долго разговаривали. В тот день Дима понял, что именно чувствует отец, когда, несмотря на все его усилия, пациент умирает, «и ты ничего не можешь с этим сделать». Сплав злости и беспомощности — вот что. И чувство это раздирает тебе все нутро.

— Можешь попытаться повлиять на исход этого дела, можешь попробовать устроить судьбу мальчика, — объяснял отец. — Но последнее слово все равно не за тобой. Это чужая жизнь, жизнь других, отдельных от тебя людей. И они, эти люди, должны свою жизнь прожить сами. Ты не Бог, ты не можешь мановением руки сделать так, как тебе хочется. Ни ты, ни я, никто.

Вот это была новость так новость! Дима всегда думал, что отец — это некое божество в белой маске и зеленом халате. Мановением скальпеля оно дает людям жить или умирать.

Только сейчас он осознал: отец — не божество, он просто человек (хотя, конечно, очень сильный, умный и хороший). И скальпель его — не жезл Осириса. Отец может сто раз принять правильное решение, провести блестящую операцию, а пациент все равно умрет на столе. И ничего с этим не поделаешь.

В истории с тем парнем Дима сделал все, что мог. Названивал его папаше, разговаривал, убедил забрать сына к себе. Папаша тоже не бедствовал, жил в центре с новой женой, работал топ-менеджером в какой-то торговой компании. Дима радовался как ребенок и думал, что все получилось.

Потом оказалось, что спустя два месяца папаша вернул парня в приют. Тот не ужился с мачехой. Через полгода папашу тоже лишили родительских прав. Процесс проходил в другом суде, по месту жительства отца, и Дима о нем узнал из газет.

* * *

За окном сыпалась мелкая снежная крупка. Ближе к земле она таяла. Тротуары были все сплошь покрыты кашей. В кабинете все как обычно — горы непрочитанных дел на столе, следы давней протечки на потолке, кое-как замазанные свежей штукатуркой. На гвозде сохнет Ленин плащ. Только сейчас кабинет — это никакой не кабинет, а совещательная комната, куда судья удаляется, чтобы вынести решение.

Несколько лет назад Сашка зачитывалась «Гарри Поттером». Одна книга называлась «Гарри Поттер и тайная комната». «Гарри Поттер у меня есть, — думала Лена. — А вот что касается тайной комнаты… Нету никакой тайны, и комнаты нет». Когда суд удаляется для принятия решения — он, суд, в лице Лены Кузнецовой, удаляется сюда, в свой собственный кабинет. И тайной комнатой, местом, где вершится правосудие, этот кабинет делает только судейская мантия у Лены на плечах.

Когда Лена снимает мантию — кабинет существует в обычном своем рабочем режиме. Коллеги могут зайти на чай, младший лейтенант Таганцев — явиться с очередной порцией милицейских баек. Может забежать Машка, если ей по дороге, сунуть Лене пакет яблок с дачи, чмокнуть в щеку и убежать дальше. Сюда приходят на предварительные беседы с истцами и ответчиками, здесь она распечатывает для Сашки списки вопросов для тестов… Но когда Лена надевает мантию, включается режим совещательной комнаты, в которую никто не может войти и которую Лена, по идее, не должна покидать, пока не вынесет решение. С того момента, как она ударила молоточком по столу и сказала: «Суд удаляется в совещательную комнату», она не имеет права ни с встречаться, ни вести беседы, ни разговаривать ни с кем по телефону. Даже электронную почту проверить — и то нельзя. Полная изоляция. До тех пор, пока не будет оглашено судебное постановление.