Божии дворяне

     С точки зрения характера, мировоззрения и побудительных мотивов римско-германский Император Фридрих II и король Людовик IX Французский (1226-1270 гг.) представляли собой полную противоположность. Фридрих II, прирожденный властитель, стремился “во все времена приумножать Империю”, как часто писали  в преамбулах средневековых императорских указов. Считая (совершенно в духе своих восточно-римских соперников – „ромейских“ василевсов-автократоров) Императорскую власть выше церковной (в том числе папской), он воспринимал себя как прямого наследника кесарей древнего Рима в традициях даже не Карла Великого, а Константина, Феодосия и Юстиниана, используя в качестве государственной эмблемы не только римского имперского орла, но и древнеримское изображение Юстиции – богини Справедливости, воспринимая себя в качестве ее гаранта и хранителя. Не случайно центр его владений находился не в Германии, а в Италии и на Сицилии. До нас дошли его бюсты в древнеримской тоге и монеты, где он изображен в виде Августа. Необходимо заметить, что, именуя сегодня державу Гогенштауфенов и других средневековых германских Императоров «Священной Римской Империей германской нации», мы делаем это только для того, чтобы не путать ее лишний раз с византийской Восточной Римской (Ромейской) Империей и с древней Римской Империей. В действительности дополнение „германской нации“ в названии этого средневекового государства появилось лишь в начале XV в. Вообще же годом перехода от восточно-франкской к собственно германской государственности считается 911 г., когда, после смерти последнего Каролинга (потомка Карла Великого) восточно-франкским королем был избран франконский герцог Конрад, вошедший в историю как „первый германский король“ под именем Конрада I. Между тем, официальный титул владыки тогдашней „Германии“, именовавшейся еще долго „Восточно-Франкским королевством“ (в отличие от „Западно-Франкского королевства“ – позднейшей Франции) гласил „франкский король“, позже „римский король“, „германский король“ и одновременно „римский Император“; с XI в. его держава официально именовалась „Римской Империей“, с XIII в. (в том числе в эпоху Фридриха II Гогенштауфена) – „Священной Римской Империей“. Именно под этим углом зрения следует рассматривать стремление Императора Фридриха присоединить Святую Землю к своей Империи (являвшейся для него в первую очередь Римской и лишь во вторую – Христианской!)  и получить сан короля Иерусалимского. Он руководствовался при этом сходными мотивами, что и восточно-римские Императоры Алексей I и Мануил I Комнины, желавшие прежде всего вернуть в лоно Империи ее ближневосточные провинции, а заодно и освободить от „безбожных агарян“ Гроб Господень (как это сделал в VII в. Император Ираклий, изгнавший из Палестины овладевших ею персов и после этого прошедший по Иерусалиму с Истинным крестом на плечах). Cходный образ мышления был, кстати, характерен и для многих крестоносцев Латинской Империи, упорно именовавших „ромеев“-византийцев „греками“, отказывая им, как грекам, в праве именоваться „римлянами“, и в то же время с не меньшим упорством считавших „истинными римлянами“ именно себя. Об этом, несколько парадоксальном с современной точки зрения, восприятии западными крестоносцами-латинянами себя как „римлян“ свидетельствует следующий характерный эпизод из „Завоевания Константинополя“ уже цитировавшегося нами выше Робера де Клари. В нем идет речь о встрече крестоносца мессира Пьера де Брешэля с влашскими и куманскими (половецкими) воинами болгарского царя Калояна (Иоанна Влаха), выразившими свое удивление по поводу того, что крестоносцы „явились из столь далекой земли завоевывать новую землю“:

      „Разве у вас нет земель в вашей стране, - сказали они, - с которых вы можете прокормиться?“. И мессир Пьер ответил им: „Ола-ла! – сказал он, - неужто вы не слышали, как была разрушена великая Троя…?“. „Ну, как же! Конечно, - сказали влахи и куманы, - мы хорошо наслышаны об этом, но это было так давно“. „Разумеется, сказал мессир Пьер, - но Троя принадлежала нашим предкам (древние латиняне, а вслед за ними и происшедшие от них римляне считали своим прародителем троянского царевича Энея, сумевшего бежать от греков в Италию – В.А.), а те из них, кто уцелел, …пришли оттуда и поселились в той стране, откуда пришли мы; и, так как Троя принадлежала нашим предкам, то мы и прибыли сюда, чтобы завоевать эту землю…“.