Божий гнев

— Моя жизнь, — начала она, — превратилась в невыразимую муку. Сначала я думала, что смогу ее выносить или смягчу моего гонителя, но мука становится не по силам, а человек, который ее причиняет, не имеет жалости и не может измениться. Я приняла твердое решение расстаться с ним, иначе мне придется расстаться с жизнью. Прости меня Бог, если я несправедливо сужу о нем, но невозможно выносить его поступков; как своих первых двух жен он со свету сжил, так и меня хочет извести, сокращая мне жизнь.

— Боже мой, — перебил король, — что же случилось нового?

— Нового? — повторила подканцлерша. — Нового ничего не случилось; жизнь та же, что и раньше, только стала еще невыносимее. Каждый день я вынуждена терпеть издевательства, попреки, угрозы, оскорбительные выходки, хотя не подаю к ним ни малейшего повода. У меня все слезы выплаканы, все терпение исчерпано, гнев и негодование берут верх… Нет, нет! Я с ним жить не могу… Не буду!

Король сделал знак, чтобы она говорила тише.

— Очень для меня прискорбно, — сказал он, — слышать о вашем решении, и притом в такую минуту, когда я не могу вам помочь. Но заклинаю, потерпите, пора и время много значат! Правда, он должен будет сопровождать меня, но с какой стороны ни посмотреть, это очень трудное дело. Могут быть огромные потери.

— Потери! — перебила Радзеевская. — Но я не придаю им никакого значения! Я спасаю свою жизнь и честь. Не могу быть рабою… У меня есть братья…

— Даже при их помощи трудно устроить это дело, — сказал Ян Казимир, — но здесь нельзя обсудить его. Завтра… у княгини, — и указал на Сапегу, — когда я буду возвращаться из лагеря.

Подканцлерша низко поклонилась, а король, на которого уже начинали поглядывать, тотчас пошел дальше, и начал шутливую беседу с супругой воеводы люблинского.

К счастью, во время этого эпизода подканцлера еще не было в монастыре, но его жена знала, что ему донесут о ее довольно продолжительной беседе с королем.

Радзеевский приехал поздно, повертелся около королевы и нунция, затем пошел разыскивать других знакомых, а напоследок подошел к жене и насмешливо шепнул ей на ухо, что поздравляет ее с королевской милостью. Она с негодованием пожала плечами, но ничего не ответила.

Дома Радзеевский возобновил этот разговор и получил презрительный ответ. Оба разошлись раздраженными.

В назначенный час подканцлерша дожидалась уже короля у Сапеги, еще не остывшая от вчерашнего возбуждения, плачущая, то грозящая мужу, то жалующаяся на свою горькую участь.

— Мой Адам избаловал меня, — говорила она, — и я, которую он на руках носил, которая была госпожой и королевой, которой все повиновались, я оказалась теперь во власти человека без сердца, без чести, без чувства. Может ли быть участь печальнее?

Княгиня тщетно старалась утешить и успокоить ее, подканцлерша до того была взволнована своим горем, что не могла успокоиться. Поэтому они обе с нетерпением ожидали короля, который приехал верхом, сам третий, с двумя только придворными из своего полка.

Хозяйка и подканцлерша вышли к нему навстречу. Ян Казимир возвращался со смотра в довольно веселом настроении, но, видимо, не совсем спокойный, так как знал, что за каждым его шагом следят.

Княгиня Сапега стояла на Городской улице, очень людной, так что его посещение не могло остаться незамеченным.

Едва вступив на порог, Ян Казимир обратился к Радзеевской.

— Говорите, пани, о себе, потому что, к несчастью, у меня нет времени; и, пожалуй, кто-нибудь может меня застать здесь. Что случилось? Я думал, что подканцлер стал уступчивее и разумнее? Ведь он сам предложил вам эту поездку. Не вижу, почему бы ему быть недовольным ей. Какая его муха укусила?

Радзеевская сложила и заломила руки.

— Наияснейший пан, — сказала она с оживлением, — кто может похвалиться тем, что понял пана Радзеевского? Он ласков и улыбается, если это ему выгодно, притворяется сердитым, если хочет допечь или напугать кого-нибудь. Все у него рассчитано, коварно, низко. Этот человек внушает мне отвращение, омерзение; я не могу с ним жить, я должна уйти.

— Но как же это устроить? — ласково отвечал король. — Потолкуем!..

Княгиня Сапега, видя что разговор принимает такой характер, при котором посторонний свидетель может быть неудобным, вышла в соседнюю комнату, оставив подканцлершу наедине с королем.

Двери остались открытыми. Ян Казимир уселся и указал Радзеевской на кресло рядом, которое она и заняла.