Божий мир

«Уважаемый следователь Переломов, сообщаю Вам важные сведения о подонке и негодяе по фамилии Цирюльников. Пока не поздно, остановите его, иначе он совершит столько бед и злодеяний, сколько не видывали люди. Я, человек порядочный, культурный, интеллигентный, в здравом уме и рассудке, уже не могу смотреть равнодушно и спокойно на то, что́ вытворяет этот монстр, этот недочеловек. Раньше он был простым советским гражданином, добросовестно выполнял свои служебные обязанности и слыл за доброго семьянина, верного товарища, любящего отца. Но волею судьбы он разбогател. Однако необходимо отдать ему должное, что разбогател не разбоем, не воровством, не жульничеством, а честным – почти честным! – трудом на ниве бизнеса. Когда у него завелись большие деньги, я стал замечать за ним странные вещи, которым не могу найти объяснения, кроме одного – Цирюльников оказался патологически или, если хотите, гиперболически жадным, скаредным человеком. Он пожалел жене денег на лекарство – и она, несчастная, безвременно умерла. Я ему талдычил, талдычил: “Купи ей лекарство”. А он отвечал: “Конечно, конечно. Катеньку нужно спасти: она моя жизнь, моё счастье”. Однако – не купил, пакостливо сбежал в командировку, от которой проку было, как от козла молока. И Катя, этот ангел во плоти, умерла в муках. Сын остался сиротой. А что он вытворял над сыном! Тот ходил в обносках, голодал, а папа тайком обжирался. Тьфу, какая мерзость и низость! Знайте, я Цирюльникова стыдил, угрожал ему: “Если будешь обижать собственного ребёнка, я тебя изничтожу, в порошок сотру”. А он виновато, гадёныш, улыбался и всё обещал: “Я исправлюсь, я стану лучше”. Он докатился до того, что ограбил самого себя. Представляете! Ограбить самого себя – как такое возможно? А вот – возможно! Жадность так поднялась в нём, что он лишился элементарной совести и рассудка. Хотел того, сего только для себя – любимого. Я его ежеминутно, ежесекундно стыдил, стыдил, а он чего-то лепетал в ответ и – по-своему поступал. То есть свихнулся, как понимаете. Вы думаете, кто убил его лучшего друга и компаньона? Ну, кто же, как не он – Александр Иванович Цирюльников. Заплатил киллеру и – готово. О, как я его стыдил и ругал перед этим страшным, чудовищным убийством! Вы меня ни в чём не можете попрекнуть! А Цирюльников поминутно бормотал: “Деньги-то на дороге не валяются. Я их зарабатываю собственным каторжным трудом, а Савелий только и знает, что сорит ими. Я и так уговаривал его, и этак. Не понимает Савелий! Да к тому же “Благоwest” вознамерился разделить. Не позволю!” Рассказывает мне, а сам плачет, плачет. И что же – убил! Убил Савелия, такого прекрасного человека! Ой, бедовая голова. Как ему помочь? Не знаю. Я уже бессилен. И психиатры ему скорее всего не помогут, потому что такой вид сумасшествия ещё не зафиксирован наукой и учёным миром – я проштудировал психиатричекие учебники и справочники! Прибегаю к помощи правоохранительных органов – вмешайтесь, спасите других людей.

Мне думается, если когда-нибудь какой-нибудь газетчик или писатель нацарапает чего-нибудь про Цирюльникова, то этого автора непременно обвинят в психологической недостоверности, в оторванности от жизни, в незнании русского бизнеса и так далее и так далее. И, понятное дело, не напечатают его произведения. Автору придётся соврать редактору: мол, сие – фантастика, гиперболический вымысел, а не реальность, не реализм во всей его красе. Только тогда, кто знает, напечатают, смилостивившись. Но вы-то, господин Переломов, теперь знаете, что вся эта история никакая не фантастика и не гипербола, а самая что ни на есть реальная, даже в чём-то обычная и привычная нам всем. А коли знаете и верите мне (не сомневаюсь, что верите!) – так спешите же, чёрт возьми!

За Цирюльникова Цирюльников. Но другой Цирюльников, хороший, учтите.

P.S. А ведь я ему отомстил – такой учинил в его дворце погром, что до скончания своего века будет вздрагивать, как вспомнит».

Переломов дочитал, переворошил стопку бумаг, нашёл какой-то листок, сверяюще, придирчиво и одновременно ошеломлённо смотрел то в него, то в письмо. Выдохнул:

– Вот так делишки – его почерк, язви меня в душу. Что же получается: на самого себя настучал?

Дал прочитать бумаги из следственного дела по факту ограбления семьи Цирюльниковых и письмо криминалисту-почерковеду, и тот уверенно заявил:

– Почерка абсолютно идентичные. Сумасшедший накалякал?

– Все они, погляжу я, сумасшедшие, если не понимают, что так жить нельзя. Им мало ртом, так они и ж…. хватают. Друг друга уничтожают. А этот, похоже, так и душу и разум свои сожрал… чтобы, видать, никому не досталось, даже детям его.

– Кто они?.. Ты побледнел. Что с тобой?

– Да так… Может быть, все мы такой же породы, только не каждому предоставляется возможность испытать себя? Что-то я разворчался, как старик. Ну, бывай!

Опергруппа криминальной милиции застала Цирюльникова в его настежь открытом, тёмном и разгромленном самым варварским образом особняке. Луч фонаря выхватил из тьмы хозяина, спавшего в тряпье и хламе на полу, ознобко скрючившегося.