Божий мир

– Конопаткин Илья Ильич, – бодренько протянул он Ивану руку. – Не бомж, сразу предупреждаю, но проживаю в «Москвиче». Уже десятый годок я самый что ни на есть москвич! Супруга прогнала из дома. С любовницей застукала, – важно объявил он. – А сюда прибыл, чтобы по-человечьи поспать. – И притворно зевал и потягивался, успевая отхлёбывать из бутылки пива. – Налить вам? Угощайтесь, не стесняйтесь! – предложил он Ивану из своей початой бутылки. – А может, мужики, по сто грамм сообразим?

«Какой-то ненормальный да ещё, как нарочно, Конопаткин, – с равнодушным раздражением подумал Иван, но тут же одёрнул себя: – А я нормальный? А у меня есть в жизни место и судьба?» Представился журналистом, но своей фамилии не назвал. От пива и ста граммов отказался. Повалялся в одежде на скрипучей железной кровати, с необъяснимой отрадой чувствуя затылком свежую сыроватую наволочку, обоняя запахи беленых стен и проклеенных газетами оконных рам. Всматривался сквозь сверкающее окошко на лоскут чистого – «всё ещё чистого!» – неба.

Поговорили о том о сём. Садовников и Конопаткин наперебой расхваливали местные лечебные грязи и солевые ванны: обезноживших-де ставят на ноги, просто-напросто чудотворно омолаживают, приехал согнутым и злым, уедешь гоголем, а женщин от бесплодия излечивают. Делать в комнате, маленькой и тесной, было совершенно нечего, вышли на улицу. По тропкам, заваленным листвой и хвоей, утиными вереницами бродили курортники. Иван приметил молодую женщину, одетую в стильное, но не броское сиреневое пальто. «Она как запоздалый цветок – лютик, фиалка? – на этих серых полянах осени», – отчего-то и ласково и грустно подумалось Ивану. Она скромно сидела на краю обшелушившейся лавочки в тени томно, бордово угасающей черёмухи и вежливо, но, похоже, с притворным интересом слушала двух укутанных козьими шалями дам, которые щебечуще, как птицы, что-то ей рассказывали, перебивая друг дружку. Ей не было, по всей видимости, тридцати, однако морщинки уже прикоснулись к её истомлённому, смутно красивому лицу. Выделялись большие глаза – чёрные, блестящие, чуткие, вроде как, показалось Ивану, «текучие». «Чуть что, и, глядишь, потекут». Непривычное – её коса, перекинутая через плечо. Толстая длинная настоящая коса. «Надо же, коса! – хмыкнул Иван с чувством противоречия в душе. – В наше-то время и – коса? Зачем, что это?»

– Видать, от бесплодия приехала полечиться, – шепнул Ивану юркий Конопаткин, выныривая у него возле левого плеча. – Эх, будь я таким же молодым, как вы, Иван Данилыч, я б её полечил, голубоньку! – по-жеребячьи загигикал он, потирая свои маленькие, как у ребёнка, но шершавые от застарелых мозолей ладошки.

Иван сверху вниз взглянул на Конопаткина, приметил торчащие волоски на кончике его остренького, «крысиного» носа. Промолчал, отвернулся. Все трое поклонились этим женщинам. Завязался скучный разговор – о погоде, о процедурах, о железной дороге, о пьяном дворнике, который блаженно почивал на куче сгребённой им листвы. Познакомились; молодую женщину звали Марией. Процедуры начнутся лишь завтра и до обеда ещё далековато. – «Не прогуляться ли на берег Белой?» – предложил кто-то. Что ж, можно и прогуляться.

«Надо бы за одно поискать тётю Шуру, – подумал Иван. Но тут же, словно бы спохватившись: – А, собственно, зачем? И к реке зачем мне переться? Да, да, ответ конечно же есть: надо убивать время своей дурацкой жизни. А зачем я сюда ещё-то мог приехать! Какой замечательный всечеловеческий штамп: убивать время! Кто первый произнёс его – был несомненным гением! Убил-де и – нет проблемы. А если и сам сдохнешь, так лучшего развития событий и придумать невозможно».

Дорогой как-то незаметно поделились на пары; Иван оказался рядом с Марией. Ему хотелось побольше узнать о ней, и она, не скрытничая и не лукавя, отвечала на его осторожные, обходительные вопросы. Жила, поведала, с мужем в Иркутске, работала продавцом парфюмерии. Не утаила, что приехала лечиться от бесплодия, хочет «ребёночка», и чтобы семья была большой и дружной. Иван невольно любовался Марией, слушая её надтреснутый слабый говорок, присматриваясь к её строго очерченному профилю, к завиточкам над её по-детски маленьким, «аккуратным» ухом. «Наверное, она правильный человек, а как женщина добра и нежна. Может, мне такая нужна?»

«А ты сам-то нужен ли хотя бы кому-нибудь?»