Божий мир

– Вы посмотрите-ка на этих самоуверенных молодцов: они говорят – мы готовы и генерал-де ни к чему не прикопается. А вон что? – мотнул он головой на оцарапанный бок автомобиля и на погнутое крыло. – А вот? – Он с великим усилием – мешал живот – присел на корточки и стал тыкать пальцем в грязные колёса и забрызганное глиной днище. – Вы, вижу, грязью заросли по уши, голубчики, а говорите, готовы. Где же вы, такие-сякие, готовы?

Офицеры напряжённо и, похоже, обречённо молчали. Один лишь тот же лейтенантик не стерпел: зардевшись ещё по-детски припухлыми розовыми щёками, возразил с оглядкой на офицеров:

– Но позвольте, товарищ капитан: ведь дождь, повсюду лужи, грязь, дороги – сплошное месиво, а мы не по воздуху летаем… кажется.

«Ух, мальчишка, ух, зяблик ещё мне выискался!.. Ему, видите ли, кажется!..» – через силу сдерживался ротный, чтобы не ожечь лейтенанта крепким словцом.

– Генералу нет дела до слякоти и дождя, – процеженно выговорил ротный. – Запомни, товарищ лейтенант: в армии всё – всё, именно всё! – должно быть перпендикулярным, параллельным и сверкать, как пасхальное яичко. Ясно?

Лейтенант, не встретив сочувствия в глазах офицеров, потупился.

– Ваши старшие товарищи понимают эти непреложные истины армейской жизни и потому помалкивают благоразумно… Итак, товарищи офицеры: возле машин не должно быть ни одного крупного комка, ни одной травинки-соринки. Убрать, подмести, выскрести!.. Вылизать, в конце концов! – вскликнул ротный, приподнявшись зачем-то на цыпочки. – Уложить аккуратно, – подопнул он телефонные кабели, которые змеились от станций к командному пункту. – Царапины на всех автомобилях должны быть закрашены, погнутости – выровнены…

Лейтенантик хотя и крепился, однако снова не сумел сдержаться:

– Товарищ капитан, я не понимаю, зачем устраивать всю эту показуху? Наконец-то, живём в новой России, а не в тоталитарном государстве, как раньше.

Капитан Пономарёв тягостно вздохнул, подумал: «Не отбить бы у паренька охотку к службе. Офицер из него должен получиться что надо». Он дружески потрепал за худое мальчишечье плечо своего насупившегося взводного:

– Знаю, братишка, что показуха, да как быть-то? Понимаю, что служим мы новой России, а не старой. Да вот уразумей ты, дорогой юноша, такой расклад: прикатит наш доблестный генерал, увидит беспорядки, и начнут нас потом всюду-повсюду склонять: «Капитан такой-сякой, а его взводный лейтенант такой-растакой. Оба растяпы-головотяпы». Год или два будут мурыжить, допекать. Поверь мне, лейтенант, я попадал в таку-у-ущие закавыки, и в старой, и в новой России, что ого-го! – Он сосредоточенно и строго помолчал и отчего-то снова обратился к лейтенанту на «вы»: – Знаете, не хочу, чтобы вы надолго остались в должности взводного: вижу и радуюсь, что вы любите военную профессию, в делах разумеете, вам надо расти, продвигаться, «звёздочки» зарабатывать. А какой-нибудь штабной генералишка вам вдруг всю обедню испортит. Ну, не сердитесь же! Добра вам желаю всем, товарищи офицеры, поверьте.

Губы лейтенантика стало разнеживать самой блаженной ребячьей улыбкой; однако улыбнуться по-настоящему не получилось, потому что ротный, минутку помолчав, проговорил, как продиктовал:

– Даю вам, товарищи офицеры, на исправление положения тридцать минут. Свободны.

Офицеры откозыряли и зычно подали команды строиться своим взводам. Солдаты, только-только обсушившись и обогревшись, выпрыгивали из тёплых радиостанций в мокреть, под напирающий дождь. Нехотя сбиваясь в строй, ворчали, огрызались со взводными и сержантами. «Достали уже… бестолковая жизнь… тупость кругом… эх, домой бы!..» – хотя, расслышав, душой всколыхнулся капитан Пономарёв, однако заставил себя подумать легко: «Ишь зяблики…»

Солдат живо распределили по работам. Одни махали лопатами, поднимая и отбрасывая слякоть, другие, в лужах меся и увязая сапогами, укладывали кабели, третьи, намокая и пачкаясь, выдирали или выщипывали буйно разросшуюся траву, отскребали и старую и новую грязь с днищ автомобилей, подкрашивали, рихтовали, – всем что-нибудь нашлось. Капитан Пономарёв чинно вышагивал от станции к станции, – всё-то подметит, поправит и направит подчинённых. «Бдит ротный, как сторожевой пёс», – угрюмо посмеивались вслед солдаты. Несколько раз он отчего-то более пристально, чем на других, взглянул на рядового Салова, снова дивясь его глазам: из них – те же нежные, но несгибаемые два лучика. Салов работал вяло, механически и, показалось ротному, вглядывался в дали. «Нехорошо смотрит. Задумал чего-то, что ли. Вот ведь волчонок!..»

– Рядовой Салов, пошустрее надо бы работать, – нахмурился ротный.

Они встретились глазами, и капитан Пономарёв, как уже не раз бывало, снова не выдержал первым; отвернулся, притворившись, что надо пройти к другому взводу. «Крепкий орешек», – не мог быть несправедливым ротный. – Неподдельным вырос человеком. Молодец». И ему захотелось вслух похвалить рядового Салова, но – за что?!