Божий мир

Раз пять или шесть его подопечным пришлось поздороваться, и раз к разу получалось лучше – звонче, дружнее. «Ну, вот: молодцы. Могут же!» – радовало капитана Пономарёва, однако вслух не похвалил. Все уже замёрзли, – моросило отвратительной липкой крупицей, пробегал по серой шинельной стенке строя студёный мозглый ветер, и некоторые солдаты уже подрагивали, тайком – не по уставу – упрятывали руки в карманы, сырыми синими носами пытались поднырнуть под ещё жёсткий, неразношенный, ворот шинели.

«Надо погонять их по плацу: для порядку, – подумал капитан Пономарёв. – И согреются, и поумнеют малость… зяблики! Ишь, тепло им подавай, разнеженные какие мы все. А на плацу погреться не хотите ли?»

– Ать-два, левой! Рядовой Матвеев, выпрямить спинку. Хор-р-рошо! Вот, теперь – орёл! Рядовой Горохов, чётче шаг, не гири же у тебя на ногах, а добрые русские кирзачи. Ать-два, левой! Кру-у-гом-м-м!.. – привычно и увлечённо командовал ротный, довольный и своими шутками, и податливостью солдат, и тем ещё, что он капитан, что он командир роты, что жизнь его ровна, устояна, что завтра будет то-то и то-то, и даже известно, чему бывать через год-другой. Да, и жизнь хороша, и жить хорошо. Разве не так?

– Выше ногу, рядовой Салов! – обратился он к малорослому, но сбито крепкому метису тофу (кто-то из родителей у него, видимо, славянин), подставляя лицо проглянувшему солнцу и услаждаясь скупыми его пригревками, однако притворяясь перед подчинёнными, что его интересует только лишь строевая подготовка.

Салов коротко и колко взглянул на командира и что-то пробормотал. И – «Что за чёрт!?» – стал поднимать ногу ниже, ещё ниже, а команды выполнял, казалось, с ленцой, с одолжением.

– Рядовой Салов, засыпаешь на ходу, что ли? Может, подушку прикажешь подать? – улыбчиво съязвил капитан Пономарёв.

Солдаты запотряхивались в сжимаемом гоготе, а Салов пробурчал:

– Как хочу, так и хожу!

«Хм, ишь ты: как хочет, так и ходит. Кот, что ли? Ну, молодёжь пошла!..» – прищурился капитан Пономарёв на своего «взбрыкнувшего» подопечного.

– Рота, стой! На-ле-ву! Смирно! Рядовой Салов, выйти из строя.

Солдат неспешно, присгорбленный и безразличный, вышел.

– За пререкания и разговоры в строю объявляю наряд вне очереди. – Капитан Пономарёв подождал уставного ответа, однако Салов, туго, «ну, прямо как бычок», нагнув шею, тяжело молчал. – Вам неясен приказ, рядовой Салов?

Солдат зачем-то взглянул в сумеречную даль на солнце, прорвавшееся через горы туч, потом – на ротного. Тот подметил: взгляд солдата прямой, словно луч, но в то же время мягкий, нежный. Капитан Пономарёв не выдержал отчего-то – поотвёл свои глаза, смутился.

– Что, вам неясен приказ, рядовой Салов? – Голос ротного неожиданно прозвучал так, будто задребезжал тонкий металл, пластина. «Да что со мной?! Волнуюсь? Хм, ещё чего, старый служака!»

– Есть наряд вне очереди, – отозвался, наконец, солдат.

– Встать в строй.

– Есть.

«Чудак, – заставлял себя быть миролюбивым и снисходительным капитан Пономарёв. – Ладно, обтешим помаленьку. И не таких обуздывали, да не бычков, а быков, зубров… Эх, не натворил бы чего этот пацан: вон глаза-то его азиатские какие – как будто бьёт из этих двух щёлочек по лучу. И лучи-то – да что там, можно сказать, пока ещё лучики, лучишки! – тоненькие такие, совсем беззащитные, однако ломайте их, рубите, хватайте руками – ничего с ними невозможно сделать. И чтобы их победить, нужно всего-то устранить источник. А источник-то – понимаю, понимаю! – его душа: просто хлещет из неё упрямством… Эх, не натворил бы чего мой солдатик!..»

* * *

Прошло несколько месяцев. Как подумал тогда многоопытный ротный о рядовом Салове – «не натворил бы чего», – так оно и получилось. Рядовой Салов, вечно угрюмый, непокладистый, утянутый в какие-то свои нелёгкие думки и переживания, исчез из месторасположения роты во время батальонных учений.

Накануне капитан Пономарёв собрал весь личный состав, чтобы, по своему обыкновению, да и как положено в полку, «взбодрить и поднакачать» солдат.

Собрание проходило в своих отлаженных за десятки лет очередностях: была политинформация, назидательное выступление ротного, потом рапортовали командиры взводов, вторили им сержанты, ещё было прослушивание статей устава, технических инструкций, установок. Часа три просидели, да без передышек, в духоте несусветной (рамы и форточки навеки присохшие, в толстом слое красок; наверное, ломать надо, чтобы открыть). А чуть начинали засыпать, «кемарить» солдаты, ротный мигнёт или шепнёт старшине. Тот, широкогрудый, губастый, взрёвом – «Рота, подъём! Сесть, встать! Сесть, встать! Сесть, встать!.. Очухались? Слушаем дальше».