Божий мир

Самолёт, бывалый, облезлый «Ан», залихватской закорючкой обогнул «стрелу» и юркнул в дремучий туман ущелья. Пронеслись по-над самыми кровлями посёлка, едва-едва – показалось капитану Пономарёву – не смахивая печные трубы. Мячиком подскакивали по травянистому, узенькому, как тропка, взлётно-посадочному полю, разбрызгивая лужи.

– Удалые тут у вас летуны, однако, – хмыкнул капитан Пономарёв.

– У нас все хорошие люди, – отозвался Виктор, может быть, не совсем расслышав в гуле моторов слова капитана Пономарёва и потому истолковав их несколько по-своему.

Самолёт, поурчав и чихнув, затих; пассажиры безропотно ступали в лужи и слякоть. Было не по-летнему студёно, промозгло, по ущелью рокотали сквозняки, туманы серой мутной жижей угрожающе покачивались над головами. Две скалистые горы отлого и тяжко уползали горбами к небу, и были столь велики, что на четверть или больше закрывали собою небосвод, – мрачно окрест, дико, неприютно. «Батюшки, ну, глухомань, ну, гнилой угол», – озирался капитан Пономарёв, будто искал что попривлекательнее. У него замёрзли руки и секундами, точно электрическим током, его прошибало ознобом. Он подавлен, он растерян; снова изнутри поднималось раздражённое, недоброе, но обыденное для него, а потому не всегда замечаемое им, чувство. Ему хочется немедленно попасть в привычный обжитой мир, ему хочется в родную ему роту, в выверенные армейские будни, в свой военный городок с маленькой, но уютной квартиркой, где остались жена и сын подросток. Зачем, наконец-то, ему нужно было лететь сюда! Можно было отправить и проштрафившегося взводного или кого-нибудь из прапорщиков. Да и вообще не надо было самому разыскивать беглеца – есть же соответствующие органы!

– Хм! – покривил капитан Пономарёв губы, может, чтобы видели, как он недоволен и раздосадован.

«И что тут человек нашёл для себя доброго? – поёживался он под плащ-палаткой. – Зачем сюда бежал рядовой Салов? Столько-то претерпел и – что? Уж если бежать из Сибири, так куда-нибудь на юга, что ли. Или я чего-то недопонимаю?»

Под обрывом по валунам и галечнику ярилась река Говоруша, и чудилось, что она и впрямь говорила, но спешно, неразборчиво, сердито. Она вспенивалась у заберегов, круговертилась на глубинках и вскоре хоронилась за ближайшую сопку, словно – отчего-то неожиданно мягко подумалось капитану Пономарёву – обиделась, что люди не поняли её говора.

Брата встречала Людмила; она, в кирзовых сапогах, в стежонке, повязанная туго косынкой, с вожжами в натруженных руках, сидела в телеге, в которую был впряжён крепкий мохнатый конь. Капитан Пономарёв поздоровался с ней негибким полукивком, коротко и хмуро представился. Однако ему сразу стало неудобно за своё поведение, и он принаклонился лицом, очевидно пряча его.

У Людмилы с азиатской ужиной глаза, они насмешливы, бодры, приметливы. Глянула она с верху телеги этак сызбока на капитана Пономарёва, и он, многоопытный, наторелый, тотчас подумал: «Ну, такая раскусит любого вмиг. Наверное, считает – какой-то цуцик припожаловал к нам. И впрямь, что-то в ней крепущее, как выразился её брат». И капитан Пономарёв непроизвольно встряхнулся, как случалось с ним перед высоким начальством, перестал потирать застывшие руки, даже плащ-палатку слегка распахнул.

Людмиле, по-видимому, около сорока, но она не изношена, свежа, сбито, а не пухло, как многие деревенские женщины, дородна. Она даже ещё вполне хороша собой, и капитан Пономарёв понимает, что ни кирзовые сапоги, ни стежонка, ни одноцветная серенькая косынка не затеняют её очарования и бодрости.

Капитану Пономарёву поначалу, в первые секунды и минуты, показалось, что внешне в брате и сестре мало чего-либо общего, кроме азиатчинки глаз да смуглоты. При всём при том они очень схожи, однако не родовыми, наследственными чертами – чем-то таким особенным, сквозящим изнутри, наверное. Но чем? – почему-то не унималось в капитане Пономарёве, и он украдкой приглядывался к обоим. – Чем же, чем?

Да вот, кажется, чем! – даже обрадовался он своей догадке: нет-нет, да блеснёт что-то по-детски простосердечное, доверчивое, даже наивное в их глазах, такое, что он нередко встречал в глазах новобранцев или своего подрастающего сына. Однако чует и понимает капитан Пономарёв, что тёрты и ломаны брат и сестра жизнью, как в жерновах: какие они оба пропечённые, какие упругие статью, а какая – будто они на охоте – осмотрительность и складность в движениях!

С глазами их брата, рядового Салова, размышляет, не успокаиваясь, капитан Пономарёв, не сравнишь их глаза: у того из щёлочек сквозит и бьёт нещадным лучом упрямство, напористость. Ну, понятно: молодой ведь, паренёк ещё, мальчишка, – снова мягчеет в груди капитана Пономарёва.

Уложили в телегу пожитки, сами уселись в неё, Людмила вожжами понукнула коня, неторопко поехали, перекачиваясь на ухабинах и вымоинах. Виктор вкратце и смешливо рассказал сестре о своей напасти с «бизьнесем». Она не всколыхнулась, ответила просто, но разрывая в горле хрипинку длительного молчания: