Божий одуванчик

Не договорив фразы, Владимир сунул многострадальный «Эриксон» в карман, извлек неизменный «каштан» и снова приблизился к двери.

— Анна Кирилловна! — послышался крик Дедовского. Владимир осторожно заглянул в щелку и увидел, что преподавательница лежит на диване и с трудом, с одышкой выговаривает:

— Ничего, Саша… я в порядке. Пусть он идет. Что он сделал, бедный мальчик? Он и так уже перенес… Кто я такая, чтобы судить его…

Бог ему судья.

…Судя по цвету ее лица, у нее было плохо с сердцем.

Теперь заговорил Ледовской:

— Бог богом, а вот ваш так называемый бедный мальчик прямо от нас пойдет в прокуратуру, и тогда судить нас уже будут не на небесах, а в куда более земном месте, о котором вы, вероятно, слыхали, Анна Кирилловна…

Свиридов сжал ручку двери. Что происходит в этой комнате? Судя по всему — суд. И судят его брата — Илью.

—..попасть в ад, чем еще раз очутиться в СИЗО! — донесся до него финал гневной фразы хозяина виллы.

— Мне все равно…

— А мне нет! Анна Кирилловна, взявшись за гуж, не говори, что не дюж! Если вы отказываетесь от… от мщения, то пусть кровь этого человека падет на мою голову! Ничего… у меня тут десять человек народу, откопаем такую знатную могилку, что разве что археологи через триста лет найдут! Арриведерчи!

Свиридов потянул ручку двери на себя и оказался в дверном проеме — в прямой видимости тех, кто находился в этой просторной комнате.

Но его заметили не сразу. Потому что в этот момент Анне Кирилловне стало плохо, и Дедовской бросился к ней, позабыв о пленнике и мести и крича что-то о корвалоле и валидоле. Илюха воспользовался этим благородным жестом Александра Даниловича и, схватив со стола пистолет, с криком: «А-а, сука!» — прицелился в Ледовского.

Палец Ильи уже нажимал курок, когда глаза обернувшегося Ледовского встретились со взглядом стоявшего за спиной младшего брата Владимира. Во взгляде риэлтера выразились такая ненависть и такая мука, что, овеществись она в огонь, Илью испепелило бы на месте, как молнией. Одной из тех, что бушевали за окнами.

«…Да грянет, привлеченный вами, Зевесов гром на их главу!» — всколыхнулось в голове Владимира, а потом откуда-то выплыло перекошенное липким ужасом лицо Ильи, когда тот признавался в том, что совершили в августе он и его друзья… И почти не сознавая, что он делает, Владимир вскинул руку и нацеленно ударил в основание черепа брата.

Если бы он запоздал хоть на десятую долю секунды, Дедовской был бы трупом.

Но он не опоздал: Илья вздрогнул от удара, запрокидываясь назад, руки его занесло, и пуля, просвистев возле плеча риэлтера, вошла в картину, висевшую на стене.

Дедовской, попятившись, неловко упал на диван.

— Сейчас сюда придут ваши люди, — быстро проговорил Свиридов. — Вероятно, они слышали ваши вопли. Пусть они отдадут лекарство и уйдут. Мне нужно поговорить с вами.

И он спрятал пистолет-автомат под пиджак и отступил к стене.

Через несколько секунд в комнате появились двое охранников. Ледовской, ощущая на себе пристальный взгляд Владимира, отрывисто произнес:

— Вы принесли лекарство?

— Да… вот.

— Давай сюда.

— А этого как… убрать? — И один из амбалов показал на неподвижное тело Ильи. Вероятно, он подумал, что прозвучавший в доме выстрел и был тем, что свалило младшего Свиридова на ковер.

— Нет… пусть пока полежит, — ответил Ледовской, и в его голосе прозвучала невольная ирония.

Дверь за амбалами закрылась.

* * *

Дедовской посмотрел на задыхающуюся от сердечного приступа, помноженного на изумление, Анну Кирилловну, потом перевел взгляд на Илью, который уже начал шевелиться, и произнес, обращаясь уже к Свиридову:

— Не знаю уж, смеяться мне или плакать… но вы мне спасли жизнь.

— И собираюсь спасти ее еще раз, — холодно ответил Владимир, — хотя мог бы и выпустить кишки за то, что ты подстрелил Афоню Фокина.

— Я не хотел этого. Я стрелял…

— Еще лучше — ты стрелял в моего брата, — перебил его Владимир. — Клянусь богом, вот великолепное оправдание!

Александр Данилович надменно вскинул голову и холодно отчеканил:

— Я не нуждаюсь ни в каких оправданиях Пусть оправдывается виновный… а я не считаю себя ни в чем виновным. А оправдываться пристало… ну, хотя бы ему.

И он кивнул на Илью.

— Знаю, все знаю, — устало сказал Владимир. — Иначе я не стал бы спасать вам жизнь, разбивая башку собственному брату.

Сев на ковер, он внимательно осмотрел голову Ильи, пробежался по ней пальцами, прощупывая ткань, а потом вздохнул и сказал:

— Ничего, сейчас должен очухаться.

— Но как вы сюда попали? — недоуменно спросил Ледовской. — Тут же у меня охраны, как грязи.

— Вот именно, что грязи, — строго сказал Свиридов. — Хотя нельзя ругать их за то, что они проворонили меня. Лучшие люди полковника Малахова тоже проворонили бы: не та школа.

В этот момент с дивана раздался голос Анны Кирилловны, еще слабый, но очень четко выговаривающий слова:

— Интересно, куда попала пуля… вы только взгляните. «Иван Грозный, убивающий своего сына».

И она показала пальцем на простреленную картину — пуля вошла как раз в лицо грозного царя.