Божинский Франкенштейн

– Мы, иудеи, свыклись с манерой иных народов приспосабливать наши имена на удобный фасон. Если вы не против равновесия, я буду называть вас Мирьям и Пинхас, – широко улыбаясь, заметил Шломо.

– В таком случае, Шломо, ради равновесия вернемся к подлинности! – предложил Перси, – я думаю, мы только выиграем, являясь друг к другу в нашем подлинном обличье.

– Жажда подлинности – краеугольный камень научного поиска. Возможно, поэтому я необычайно высоко оценил деяние Виктора Франкенштейна, столь глубоко и талантливо описанное в вашей книге, Мэри, – сказал гость, сворачивая к интересующему его предмету.

– Ну, что вы, Шломо, моя заслуга не так уж и велика! Я всего лишь добросовестно констатировала факты, – возразила Мэри.

– Ах, дорогая моя, – воскликнул Перси, – не будь чересчур скромна! Твою книгу ждет великое будущее!

– Горячо присоединяюсь к мнению вашего мужа, – воскликнул Шломо, – поясните мне, Мэри, как же это удалось молодому швейцарцу создать и оживить человекоподобное существо из частей трупов?

– Франкенштейн смолоду отличался исключительным трудолюбием. Юношей он увлекся изучением сочинений древних испытателей природы, потом упорно учился в одном из лучших университетов и овладел современной наукой естествознания, – ответила Мэри.

– Знатоков немало, но только Франкенштейну покорилось великое таинство! – заметил Шломо.

– Это неспроста! – воскликнула Мэри, – ибо он единственный, кто постиг тайну зарождения жизни и научился гальванизировать мертвую материю!

– Созданное швейцарцем существо отличалось крайним уродством и необычайно огромным ростом. Это и стало, в конечном счете, причиной его непрестанных бедствий и страшных преступлений. И своему создателю монстр принес горе и смерть. Почему же Франкенштейн не сотворил особу привлекательную и людям понятную? – спросил Шломо.

– Я затрудняюсь ответить вам, Шломо, – промолвила Мэри, – я уж говорила, я видела свою задачу в констатации фактов.

– Полагаю, не найти ответа на вопрос “почему”, ибо он заставляет искать причину в царстве случайности, – высказал свою догадку Перси.

– Ах, опять эта случайность! – воскликнул Шломо.

– Похоже, случайность делит с причиной власть над миром, – добавил Перси.

– Я думаю, будь творение Франкенштейна благообразнее, – задумчиво произнесла Мэри, – судьбы обоих были бы счастливее.

– Какая сила влекла ум и сердце Франкенштейна? Чего хотел он? – спросил Шломо, – я этого не понял из книги о нем!

– Чисто научный интерес! – твердо заявила Мэри.

– Не идеализируешь ли ты своего героя, дорогая Мэри? Может, то было честолюбие или жажда славы? – усомнился Перси.

– Виктор Франкенштейн унес в могилу свою тайну, – с грустью заметил Шломо.

– Ужасны последствия попытки человека посягнуть на прерогативу Творца! – провозгласила Мэри.

Это заявление Мэри Шелли насторожило Шломо. Однако к общему удовольствию участников, разговор продолжался еще довольно долго. Возвращаясь, гость размышлял о себе, о Франкенштейне и о его творении. Шломо думал о том, сколь велика и как далека цель, которую предстоит достичь ему, скромному божинскому хасиду.

Деяние Франкенштейна представлялось хасиду великим и бессмысленным вместе. Шломо задумал произвести нечто безусловно полезное. Он уже воображал себя избавителем напрасно страдающих. “Я пойду другим путем. Люди назовут меня спасителем. Воистину, я буду для них Гоэль! Нет, это не скромно. Имя Гоэль я, пожалуй, присвою своему творению!”

Глава 8 Проснется наука – тьма уснет

1

После лондонской беседы с литературной четой супругов Шелли, хасид Шломо посчитал свою европейскую миссию исчерпанной. Рут, в свою очередь, утомилась от переездов, поисков кошерной пищи, спанья в гостиничных кроватях без клопов, ходьбы по мощеным улицам без луж и грязи, восхищения роскошными храмами чуждой веры и так далее, и так далее. Обоим хотелось домой.

Подъезжая к Божину, родному и желанному, Шломо высунул голову в окно тряской кареты и высокопарно возгласил: “Приветствую вас, отчизны сладкий дым и древний град отцов!” Рут достала из рукава платочек и утерла слезы умиления. “Наконец-то мы дома!” – незатейливо, но от души проговорила она.

Свой первый визит в родном городе Шломо нанес раби Якову. После радостных объятий и поцелуев путешественник успокоил цадика в главном вопросе – Европа не испортила его питомца, который остался верным хасидом, преданным своему раби. Шломо подарил учителю прекрасный календарь иудейских праздников будущего года. Это приобретение он сделал в Большой синагоге Амстердама. На коже отличной выделки были вытеснены и раскрашены золотом будничные и торжественные даты и подобающие молитвы. Шломо рассказал цадику о прекрасном синагогальном хоре и о достойных тамошних иудеях, сторонящихся заразы просвещенчества.