БП. Между прошлым и будущим. Книга 1

Отметив про себя, что Игорь не против продолжить тему, я подсел к столу и нахально положил между нами магнитофон. Игорь же, поняв, что подготовка к встрече отложится по меньшей мере на час, сдвинул в сторону лежавшие перед ним листки и, положив руки на стол крест-накрест, обреченно уставился на меня.

— Пару вопросов, не больше, — успокоил его я. — Ты вот несколько раз произнес: я стал патриотом Израиля… Нам, «проехавшим мимо исторической родины», всегда интересно понять, как приходит это ощущение? К тебе, например…

— В Израиле я лет десять, даже больше. — Игорь бросил взгляд на медленно вращающуюся в пластмассовом окошечке магнитофона ленту. — Саша, смотри, я не могу долго говорить серьезно…

На это я, в общем-то, и рассчитывал — о чем немедленно ему сообщил. Сейчас, прослушав запись, я вовсе не уверен, что наше намерение оказалось полностью соблюдено. Да, Губерман любит называть себя человеком легкомысленным:

Уже судьбы моей кино —
Сплошное ретро,
А в голове полным-полно
Идей и ветра…

И думаю всё же — ошибется тот, кто, познакомившись с подобным его четверостишием, готов поверить этому утверждению.

А тогда он продолжал:

— Я почему-то сразу ощутил, что я дома. Прости за повторы — я частично написал это в книжке «Пожилые записки». Мы даже и не думали, когда уезжали, что можно поехать куда-то ещё. Я до сих пор уверен, что российский еврей может жить только в России. Или — только в Израиле. Конечно, есть исключения везде — в Германии, например, где просто поразительно живут евреи. Просто поразительно! — с нажимом повторил он. — Ты веришь, я испытал там потрясающее чувство, и я даже знаю, как его назвать — это национальная гордость великоросса. И я испытал там дикое злорадство!..

История первая Доярка с фамилией Мах

Германия сейчас волком воет оттого, что туда приехало два миллиона приволжских немцев. Раньше могли говорить об уехавшем советском человеке только как об еврее. Сейчас уехало полным-полно россиян, но они как бы и не очень заметны. А приволжские немцы сразу проявили чудовищные достижения советской власти: есть советский человек, есть советский характер, есть некая советская ментальность (не люблю это слово), потому что они все советские люди — эти приволжские немцы, которых впустили в Германию. Их ведь в СССР не допускали ко многому: выселяли с насиженных мест, они не занимали высоких должностей — были в лучшем случае механизаторами, небольшими инженерами. И сформировались они как абсолютно советские люди.

Оказавшись вдруг в тихих, маленьких, сонных, уютных, зеленых и аккуратных немецких городках, они проявили свою советскость в полной мере: например, там начались пьяные ночные драки с диким матом и поножовщиной. Это — особые немцы: они не хотят и не любят работать. Немцы, которые все требуют для себя и кричат точно так же, как наши евреи в Израиле: «Вы нас сюда позвали — вы нас и обеспечивайте!» Хотя кто их на хрен звал? Им просто разрешили приехать… Это хороший аргумент в споре с расистами. Здесь срабатывают совершенно другие факторы — но не раса.

Расскажу тебе исключительно интересную историю — хотя она тебе для газеты точно не пригодится, и сейчас ты поймешь почему. У меня была встреча с одной приволжской немкой в Сибири, когда мы жили с Таткой в ссылке. Пришел мой приятель, а у него была новая любовница — немка по фамилии Мах. Дебильная такая баба. Работала она дояркой. И вот мы разговариваем с приятелем минут сорок или час, пьем, естественно, болтаем всякую ерунду — а она молчит. Я в ужас постепенно прихожу и думаю: всё же, немцы — Фейербах, Кант, Гегель… А этой — ну что ей наша болтовня? Час она молчит, другой. А я всё думаю: Фейхтвангер, Гендель, Гете — и вот она… Наконец, мне мой приятель Валера говорит: «Ты видел, Мироныч, вчера Мишка пришел на работу с синяками?» Я спрашиваю: «Кто его побил?» И вдруг она открывает рот: «А никто его не побил, мешок с пиздюлями встретил…».

Ошибся Игорь в этот раз — история, как видите, пригодилась.

История вторая Вена: клизма и другие чудеса

— И вот — мы направляемся в Израиль. Но сначала — в Вену. Знаешь, поразительное было чувство одиночества. И — разделённости! Нас в самолете около трехсот человек летело — и из них человек 260 ушли в сторону Америки, т. е. к посту ХИАСа. Нас же осталась небольшая кучка, человек тридцать. А когда уходит огромная масса — остается чисто биологическое ощущение одиночества, растерянности. И желание уйти со всеми. И вот, мы стоим, подходит к нам мужчина лет тридцати со значком СОХНУТа. Он чуть запоздал, а хиасовцы уже ушли в другое помещение…