И еще один эпизод: на выставке я встретился с Евтушенко. Мы и в Москве были с ним соседями, вместе «пасли» детей — я свою Машутку, он — своего Петю. И здесь мы вдруг оказались соседями — наши книжки были выставлены рядом. Я сделал вид, что не узнал его, и прошел мимо — был уверен, что ему не очень захочется встречаться со мной. Но он узнал меня и бросился ко мне с криком: «Ты что, старик, не узнаешь! Неужели я так постарел? — обнял меня, подозвал свою жену, англичанку Джейн: — Иди сюда, я тебя познакомлю с Севелой! Помнишь, я тебе рассказывал о нем?» — «Рассказывал? Да я сама его читала!» — рассмеялась новая супруга Евтушенко. Он попросил надписать ему «Зуб мудрости», что я и сделал с удовольствием — пусть «гэбэшники» прочтут, глядишь, — может, после них и к кому-нибудь из знакомых в Москве попадет.
— Да, представь себе, не избегает Евгений Александрович таких встреч. Мне и Лимонов рассказывал о подобных случаях, — прокомментировал я этот эпизод.
И добавил:
— Фима, ты опять где-то у эмигрантов здесь, на Брайтоне, пристроился — почему не в отеле? Ведь не бедный человек, правда?
— Знаешь, Саша, — не смутился Севела, — в отелях я просто не могу работать. Я не люблю быть один, это очень тяжело. А среди друзей и знакомых создается как бы видимость семьи. Когда ты с кем-то рядом — возникает какое-то наше, из России, человеческое тепло. Это очень важно, потому что оно создает настроение работать, питает его. А для этого мне просто нужна удобная квартира и доброе отношение. И за это не жаль любую плату. Если в городе, куда я прилетаю, есть русские — я через неделю уже работаю. Мне самому это напоминает способ увеличения «яйценоскости» кур: фермеры ночью включают свет, и куры, думая, что наступил новый день, несут дополнительное яйцо. И оттого, что я всегда меняю города и страны, и вокруг меня происходит что-то новое, у меня возникает ощущение нового дня и, глядишь, — снова «яйцо»!
Полученное объяснение звучало вполне удовлетворительно, но и предупреждающе — теперь оставалось только ожидать нового приезда Севелы в наши края, и, стало быть, готовить логово для моего доброго приятеля Фимы Севелы, что всегда было для меня не в тягость. И даже — наоборот.
Приезжал Севела в Калифорнию после еще не раз, но чаще — в Нью-Йорк. Один из таких визитов совпал с событием печальным: мы навестили с ним умирающего Юру Ойслендера. Госпиталь, куда поместили нашего приятеля, был бесплатным, то есть для неимущих. Совсем неимущих, каким и был здесь Ойслендер. Он знал, что у него рак, усугубленный циррозом печени, и всё равно надеялся жить, мы же как могли с Севелой пытались поддержать эту надежду…
Я знал, что Юра тяжело болен. Знали об этом и те немногие друзья его, с которыми он в последние месяцы своей жизни находил силы и, наверное, желание поддерживать отношения. А их, друзей, действительно, оставалось совсем немного. И сил — тоже…
Болезнь пришла незаметно и сразу.
Еще летом прошлого года во время моей поездки в Нью-Йорк выкроилась, выпала каким-то чудесным образом пара свободных дней из сумасшедшего ритма, в который каждый раз оказываешься втянутым, попадая в этот город, и я арендовал в Нью-Йорке машину, чтобы доехать до Вашингтона и навестить Аксенова. Там же жил и Суслов Ильюша, прознав моём намерении друживший с Ильёй Ойслендер упросил взять и его в машину — потом, мол, и вернемся вместе: обратный билет у меня был из Нью-Йорка. «При условии, — предупредил я Ойслендера, — в дороге — ни грамма. Договорились?». — «Конечно!» — легко пообещал Юрка. Усадил я его в арендованный «Мустанг», едва мы выбрались из паутины городских хайвеев и встали на прямое шоссе, ведущее к Вашингтону, я оглянулся: Ойслендер (он удобно разместился на заднем сиденье) полулёжа посасывал виски из плоской бутылочки-фляги.
«Юра! Мы же условились…». — «Да я так, чуть-чуть». Это «чуть-чуть» продолжалось все четыре часа, что мы ехали.
А через несколько часов мы уже распивали чаи и что-то еще в гостеприимном доме Ильи Суслова, что был милях в десяти от Вашингтона. На следующий день, соединившись с Аксеновыми и под их добрым руководством, мы исследовали с Василием столицу нашей нынешней родины. И еще через день, возвращаясь с Ойслендером в Нью-Йорк, умудрился я где-то под Нью-Джерси въехать не на тот «хайвей», что обошлось в добрых три часа потерянного времени. О чем мы, правда, не очень жалели — в дороге всегда есть о чем посудачить, если видишься не часто.
Будничное воспоминание, оно стало приобретать особое значение, когда в следующий мой приезд мы с Севелой навестили Юру в больнице после его первой операции. Как оказалось вскоре — далеко не последней. Юра с трудом поднялся с койки, выпутавшись из покрытых ржавыми пятнами простыней; придерживая под руки, мы вывели его в коридор. И пробыли вместе час, может, немного больше.
Заночевали мы у Сусловых, там, естественно, встретили нас за столом.