БП. Между прошлым и будущим. Книга 1

Но вот он снова здесь. И мы сидим с ним во дворике позади дома; вдоль ограды тянется высокий холм, за который сейчас закатится багровый диск солнца. Севела, щурясь, поглядывает на него и, почти не останавливаясь, говорит.

Вы слышали когда-нибудь, как он рассказывает? И о чем? Тогда — читайте.

Властелины мира носят брюки в клетку

— Есть в Америке небольшое число людей, о которых очень мало знают не только в мире, но в самой Америке. Это своего рода закрытый клуб. Он и составляет тот, можно сказать, скрытый от глаз, но очень важный пласт вершителей судеб — не только Америки, но мира. Они, эти люди, решают, кто будет следующим президентом — и не только в США. А я попал туда! Мне разрешили выступить перед ними. Вот как это было.

Где-то в начале 80-х некто Немайер, очень занятный человек, профессор университета Нотр-Дам в городке Саутхемптон штата Индиана, антикоммунист и такой же антифашист, предложил мне следующее. В Чикаго, сказал он, начинается ежегодный съезд очень правой организации — она, может, даже правее общества Джона Берча. Это группа богатейших людей, объединенных своим происхождением — они потомки первых пилигримов, высадившихся в районе Филадельфии с парусника «Мэйфлауэр». Со временем они захватили большую часть богатств Америки, по крайней мере, ее недра. Так что на самом деле не у евреев главные деньги Америки, как многие думают, а у них.

Посуди сам: большинство евреев с зарплатой, превышающей 100 тыс. долларов, — кто? Юристы, врачи и т. п., т. е. профессионалы, интеллигенция. А по-настоящему богатых евреев в Америке вообще-то немного. Я где-то читал, что евреи, составляя 6 процентов населения Америки, владеют 12 процентами ее богатств. Возможно. Но среди евреев нет Рокфеллеров, Морганов, Гетти… «А эти, — рассказывал мне профессор, — собираются ежегодно, обсуждают всякие проблемы, и в этом году в Чикаго они арендуют целый этаж в «Шератоне». Две тысячи делегатов прибудут туда для встречи. Я, правда, не уверен, что мне дадут пригласить вас, — заключил свой рассказ Немайер. — Они очень строги в отборе: ни евреев, ни негров, ни женщин. И ни католиков — они все протестанты. Но все же я попробую вас провести туда».

Из скудных сведений, которые я почерпнул у профессора Немайера, мне стало казаться очень заманчивым попасть к ним, посмотреть на эти страшноватые лица. И, представь себе, он сумел убедить их: мне было дозволено двадцать минут выступления. 500 долларов за 20 минут. Это я говорю не потому, что меня волновало, сколько мне заплатят, — сейчас поймешь, почему я подчеркиваю эту цифру. А еще я был предупрежден: если с самого начала, с первых слов, я не понравлюсь аудитории, меня немедленно выпроводят оттуда, мне просто не дадут больше говорить.

И я включился в эту гонку, мне захотелось все же их победить — и в то же время что-то новое узнать для себя.

На возвышенности, где разместился президиум, уже появилась карточка с моим именем — прямо напротив огромной тарелки с чикагским стейком. Меня тут же представил председательствующий на этом собрании — ежегодном собрании Филадельфийского общества (Philadelphia Society), так они себя называют — и предупредил аудиторию: «Наш гость необычный, у нас никогда не выступали евреи, а на этот раз мы решили дать слово человеку из этой группы населения, которая все же с нами сталкивается — и очень часто. Нам нужно знать этих людей. Особенно, если они из России, из страны коммунистической. Может быть, они что-нибудь интересное и нам поведают…»

А публика… Когда я глянул сверху на эти сотни столов — посредине каждого торчал микрофон на гибкой ножке, и за каждым сидело по четыре человека, — я ахнул: это были персонажи — ну, я бы сказал…

— Что-нибудь из карикатур Бориса Ефимова? — догадался я.

— Точно! Персонажи Бориса Ефимова с четвертой страницы газеты «Правда»: широкие челюсти и узкие макушки голов. Все они были очень пожилые. Клетчатый пиджак или брюки — обязательно что-то в клетку. Потом, они носили очки, совсем «по-ефимовски» сделанные — широкие сверху и узкие внизу. Розовые склеротические щечки, фарфоровые зубки и хохолки редких седых волос. И этим людям, таким милым дедушкам, которых, кажется, боялся сам председательствующий, он сказал: «Я вас прошу потерпеть — если вам не понравится, мы это быстро закруглим». Я подтянул к себе ближе шнур микрофона и обратился к ним — непривычно для них.

Я им сказал: «Джентльмены! Я не могу сказать «леди и джентльмены», потому что ни одной леди в зале я не вижу. Прошу прощения за то, что вам придется немножко напрячься, потерпеть мой акцент; я и сам не терплю людей, говорящих на моем родном, русском языке с акцентом. Я понимаю вас. Так что не только потерпите, но и прислушайтесь к тому, что я буду говорить. И постарайтесь запомнить это — ибо, возможно, завтра вас поднимут ночью с постели и поставят к стенке!».