Брабантские сказки

Мэтр Иов служил скромным коммивояжером во всех отраслях торговли; у него был уже и свой эскорт: один мальчишка на побегушках, один помощник, еще самый крайний из биржевых зайцев, и юный уроженец Намюра, готовый или, точнее отнюдь не готовый сдать предстоящий ему экзамен на звание кандидата философии, что позволило бы ему стать потом доктором права.

II

Итак, в ночь карнавала на Масленицу, о чем мы уже рассказали, большая зала гостиной «Дома без фонаря» была украшена благоухающими экзотическими цветами, ветвями остролиста, кипарисов, елок, вереска и тоненькими кустиками, сплетенными в ковер и висевшими наподобие гирлянд. На стенах были развешаны большие полотна, акварели, гуаши и фрески, каски рейтаров, знамена ремесленных цехов; а из прелестной глубокой зелени и цветов выступали алебарды, копья и палицы, так что все это невольно напоминало музей.

Вскорости в залу вступило множество масок, и среди них — офицер, наряженный хорватом, ученый в образе капуцина, живописец исторических полотен — в костюме патагонца, промышленник вырядился ломовым извозчиком, мэтр Иов — клоуном, его спутники — бродячими музыкантами, и вот наконец большой ящик с изображением часов прозвонил и меланхолично возвестил: ку-ку!

Крепко толкнув хорвата, едва не сбив капуцина и преспокойно пройдя по ногам мэтра Иова, ящик с часами как ни в чем не бывало направился в уголок, чтобы там дожидаться, пока позовут к ужину.

Когда, словно первые глашатаи, появились бараньи ножки с дымящимся картофелем, а за ними арьергард соусников и полные блюда корнишонов, — казалось, тут уж пришел в движение весь часовой механизм, кукушка прокричала семь раз, часы прозвонили двадцать четыре часа, и ящик, раскачиваясь во все стороны, наконец поднялся к самому потолку, а под ним обнаружились длинные худые ноги в белых панталонах, короткое черное пальто, бледное лицо, высокий лоб и белобрысая шевелюра Хендрика Зантаса, художника-жанриста. Хендрик уселся за стол, разложил на коленях салфетку и, встряхнув облаком волос, сказал: «Я голоден». И принялся закусывать.

Подоспел десерт, а с ним и душистое бургундское, сопровождаемое радостными возгласами: бокалы зазвенели, песни загремели; все глаза весело заблестели; пианино заливалось восхитительными мелодиями; хорват, патагонец, клоун и капуцин обстреливали друг друга остротами и насмешками, точно разящими пулями; винные пары, казалось, наполнили залу веселыми призраками, разрумянились самые бледные, оживились самые чопорные, испуганно бежала задумчивая меланхолия, а хромая печаль, припадая на обе ноги, уковыляла на костылях.

Хендрик наелся от пуза, выпил за четверых, веселился за десятерых, плясал на столе и свалился с него. Тут, сообразив, что его час вот-вот пробьет — то есть пора и честь знать, — он снова влез в картонную машину, возвестил приход утра, пробив восемь раз, крикнул «Ку-ку!» — и равнодушно вышел вон.

III

Бедный юноша не привык выпивать столько вина за один вечер; к тому же стоило ему только выйти за порог, как его едва не сдуло ветром. Он хотел постоять, но его занесло в сторону; хотел было пойти прямо, а ноги сами взяли влево. Изумленный, он не мог понять, как ему сейчас поступить? Вернуться в «Дом без фонаря» или продолжать идти вперед? Он храбро выбрал второе, но чем дальше уходил, тем скорей и чаще его ноги сами делали предлинные крюки в разные стороны. Он обругал себя пьянчугой, винным бурдюком, пивным бочонком, но идти прямо все-таки не мог.

Свернув с большой дороги на тропинку, он разглядел вдали сквозь дымку плывущего тумана очертания одного из газовых фонарей Нижнего Икселя. Растроганный этим до глубины души, он с любовью смотрел на его далекий огонек, сиявший как звезда. Мореход, страдавший от пьяной качки, вдруг узрел маяк; но радоваться было ему рановато, ибо он очень скоро заметил, что маяк вел себя в точности как он сам, передвигаясь по небу такими же зигзагами, какими он шел по дороге. Огонек перебегал с севера на юг, от земли до самых туч, скатывался с крыш, прыгал по мостовой, скользил по деревьям, кровлям, стенам и даже мелькал под ногами Хендрика с невероятной, сумасшедшей, устрашающей быстротой. Утомительное все — таки нововведение эти газовые фонари, подумал Хендрик про себя.

Он застыл на месте, маяк тоже, но только для того, чтобы тут же начертить по черному небу огненными буквами три слова: «Gy zyt zat!» — эка ведь напился. Очень может быть, сказал Хендрик, полагаю даже, что хорошо сделаю, если где-нибудь присяду. И он, стараясь держаться как можно прямее, направился к маленькому придорожному домику, приподнимая свой картонный ящик до пояса, потом рухнул, вьггянул ноги, проделал в картоне дырку, чтобы легче дышалось, просунул в нее голову и увидел…

IV