Брабантский мастер Иероним Босх

– Но тебе все равно не следует говорить об этом так смело! Ведь костер для еретиков – не пустая угроза.

– Знаешь, если бы о костре для меня заговорили по-настоящему, – усмехнулся Микель, – то я бы попросил судей выдавать припасенные для меня дрова не сразу, а по чуть-чуть. У них их все равно много, а мне на целую зиму обогрева хватит! И ведь не из своего же кармана оплачивать, кругом польза!

Микель перевел дух, заглянул в кружку. В зале снова взвыл сквозняк – дверной проем сейчас не заслонял даже пьяный ландскнехт, и даже пика пьяного ландскнехта куда-то подевалась. Народ привычно болтал, требовал пива и бранился, кто-то горланил песню, то и дело забывая слова.

– Так о чем речь, мастер Йерун? – Микель снова заговорил после недолгого молчания. – Мне неохота сидеть на привязи – ну, так я и не сижу. Я странствую. Странствующий человек видит мир. Видит людей. Если при этом запоминает и думает – он становится богаче! Ты верно подметил, что странствие – это часть учебы. Вот, говорю как есть, что знаю наверняка – мир нужно видеть. Книги не смогут заменить собственного опыта. Перечитай хоть всю библиотеку, жизни не узнаешь. А не будешь читать – не поймешь того, что увидел. Вот и выходит, мастер Йерун, что лишнего тут нет. Учись и странствуй. Ты станешь мастером, помяни мое слово, Йерун из Босха!

– Выучусь и стану, – коротко кивнул Йерун. Слушая долгие речи коробейника, он успел сменить грифель на чернильницу и перо, достать новый листок бумаги и сделать рисунок коробейника – в лохмотьях, с тяжелой корзиной за плечами и узловатой палкой в руке. Нарисованный Микель торопливо шел, сгибаясь под своей ношей, подволакивая забинтованную ниже колена ногу, правда, не левую, а правую. Чуть в стороне на путника рычала собака в шипастом ошейнике. Поодаль торчало чахлое деревце, с ветвей которого прямо на зрителя уставилась сова – Йерун подумал, что она вышла особенно хорошо. Юноша протянул лист Микелю.

Коробейник взглянул на рисунок, узнал себя и разулыбался шире прежнего.

– Клянусь Распятием! – воскликнул он. – Так оно и было, только сову не помню! Сам понимаешь, рядом с такой собакой поневоле становится не до птичек!

– Нравится? – спросил Йерун.

– Спрашиваешь! Конечно.

– Дарю, – улыбнулся юноша.

– Вот это да! – Глаза Микеля засияли. – Благодарю, мастер Йерун!

Микель вынул из-за пазухи сложенный вдвое прямоугольный кусок кожи, положил рисунок между его половинами. Затем скрепил бечевкой и бережно убрал за пазуху.

– Буду хранить и беречь! – Коробейник хлопнул себя ладонью по груди. – Я ведь теперь, пожалуй, первый среди коробейников, кто удостоился портрета! Это чего-нибудь да стоит! Мне, правда, нечего подарить тебе в ответ, но вот послушай… Тебе как будущему мастеру предстоит создать свой шедевр. Я подарю тебе мысль для него. Знаешь сам, поклонений волхвов, страстей Христовых и искушений святых написано столько, что уже в глазах рябит. Я подскажу тебе особенный сюжет.

– Особенный? – Мысленно Йерун приготовился услышать что-то о церкви, дьяволе и смене обличий.

– Его нет в Писании. – Микель заговорил строго. – Но его рассказывает народ. Я слышал его от отца, а он от деда. И думается мне, мастер Йерун, что это предание правдивое. Вот, слушай.

Коробейник навалился на столешницу и заговорил – приглушенно, как будто доверял новому знакомому какую-то страшную тайну.