Хаттон забрасывал королеву комплиментами и подарками. В его темных живых глазах угадывалась настоящая любовь к ней. Он писал Елизавете цветистые любовные послания, утверждая, что все его мысли – только о ней. Не видеть ее для него было равносильно адским терзаниям. Он умолял королеву полюбить его. Елизавета окунулась в свою стихию.
– Ты посмотри, как он танцует жигу! – восторженно восклицала она, предлагая и Роберту насладиться прекрасным зрелищем.
Зная, что на него смотрят, Хаттон подпрыгивал чуть ли не к потолку, успевая галантно раскланиваться в танце с хорошенькими придворными дамами. Елизавета с удовлетворением заметила, что дамы его не интересовали. Только она. Ей это льстило.
– Я могу прислать сюда учителя танцев. Тот умеет прыгать еще выше, – ответил Роберт, не в силах удержаться от колкости.
– Да будет тебе! – фыркнула Елизавета. – Не хочу я видеть никаких учителей танцев. Там просто ремесло. А здесь…
Она не договорила, продолжая поедать глазами мускулистую фигуру Хаттона.
– Я намерена выйти замуж за герцога Анжуйского, – объявила своим советникам Елизавета.
– Вы учли все обстоятельства? – спросил Бёрли.
– Все, мой дорогой Дух, – твердо ответила Елизавета.
Роберт презрительно хмыкнул, но она не обратила на это внимания.
– Бессильная злоба римского папы растает как дым, – с нескрываемым облегчением сказал Бёрли.
– А не слишком ли молод этот французский герцог, чтобы вашему величеству выходить за него? – ляпнул один из советников.
Елизавета даже побагровела от гнева.
– Как вы смеете говорить с вашей королевой в таком тоне? – вспыхнул Роберт. – Герцог не может быть слишком молодым для той, чья молодость непреходяща.
– Впредь держи свои глупые суждения при себе, – отчитала Елизавета незадачливого советника.
Тот, запинаясь, начал бормотать извинения. Все его надежды на блистательную карьеру при дворе были срезаны под корень одной фразой.
– Как думаете, на сей раз она действительно выйдет замуж? – спросил граф Сассекский, когда Елизавета удалилась.
– Кто знает? – пожал плечами Бёрли. – Во всяком случае, пока идут переговоры, мы можем не опасаться угроз со стороны Франции. Нам сейчас это только на руку.
Вскоре приехал посланник Екатерины Медичи с портретом ее сына, официальным предложением и длинным списком требований, ни на одно из которых Елизавета не была готова согласиться. Она смотрела на портрет темноволосого молодого человека с тяжелой челюстью и сережкой в ухе, примостившейся на его белом жабо. Если убрать усы – вылитая Екатерина Медичи! Этот портрет был бы способен отпугнуть даже самую решительную невесту. Елизавете захотелось сразу же прекратить игру, однако интересы государственной политики диктовали другое. Придется играть до тех пор, пока это служит ее интересам.
Герцог Анжуйский тоже не горел желанием на ней жениться. Елизавете донесли, что герцог во всеуслышание заявлял, что не женится на старухе с больной ногой. В Париже это вызвало бурю негодования, Екатерина Медичи поспешила отправить длинное письмо, в котором извинялась за непростительно грубые слова сына. Елизавета нарочно приглашала Фенелона на все балы и танцевала перед ним, показывая силу и резвость своих ног.
– Надеюсь, герцогу Анжуйскому не придется жаловаться, что его женили на хромой невесте, – игривым тоном говорила она французскому послу.
Естественно, всерьез ни о каком браке с этим распутным мальчишкой она и не думала. Однако его грубые слова почему-то ее задели.
– Меня тревожит наша разница в возрасте, – призналась она леди Кобэм, с которой сблизилась пару лет назад, после смерти Кейт Ноллис.
– В таком случае, ваше величество, не торопитесь со свадьбой, – посоветовала фрейлина. – Эта большая разница в возрасте тревожит и меня.
– Чепуха! – тут же воскликнула уязвленная Елизавета. – Герцог младше меня всего на каких-то десять лет!
Леди Кобэм быстро сообразила, что у королевы своя арифметика. Если королева считает, что герцог младше ее только на десять лет, фрейлине лучше не напоминать ей об истинной разнице в возрасте.
Елизавету злило, что герцог Анжуйский позволяет себе публично заявлять о своем нежелании на ней жениться. Это ее просто убивало. Разве она не являлась самой завидной невестой Европы? «Лучшей невестой прихода», как изящно высказался Уолсингем. Да ее руки добивались куда более достойные кандидаты, нежели это распутный герцог! Оскорбительно, когда какой-то хлыщ не горит желанием составить выгодную партию, саму идущую к нему в руки. Что ж, она недвусмысленно даст понять и герцогу, и его мамаше: всему есть предел. За оскорбительное поведение надо платить.
– Этот брачный контракт оставляет желать много лучшего, – объявила Елизавета, отодвигая от себя пергамент. – Уильям, можешь передать французам: плата за мое замужество – возвращение Кале.
– Они никогда на это не согласятся! – возразил Бёрли.
Елизавета будто не слышала его слов.
– И еще передай им: моя совесть противится тому, чтобы позволить герцогу слушать мессу в одиночку. Не понимаю, почему он не может слушать англиканскую мессу.