Брачные игры каннибалов

Пурпурная кровь брызнула во все стороны, и когда рыба наконец затихла, наша лодка стала похожа на место кошмарного преступления. Меня это удивило. Никогда в моей голове рыбалка не ассоциировалась с кровью.

Бвенава достал крючок и извлек из желудка тунца розового пластикового кальмара, а затем снова закинул леску. Под водой виднелись коралловые заросли и песчаное дно, от которых она расцвечивалась разными оттенками голубого. Видимость была футов на сто. Буквально через пару минут Бвенава выудил еще одного гиганта. Тот бился за свою жизнь еще отчаяннее тунца.

– Ай-яй! Ай-яй!

Я боялся, что у Бвенавы случится сердечный приступ. Он был в экстазе. И снова он потянул что было мочи. Смотреть на него было все равно что наблюдать перетягивание каната среди тяжеловесов. Он тяжело дышал, вытягивая рыбу. Выпустил с таким трудом отвоеванный ярд лески, а затем вытянул его обратно. Рыба показалась под водой, и я увидел, что она длинная и тонкая.

– Что за рыба, Бейатааки? Игла?

– Нет, – ответил он. – Барракуда.

Большая барракуда. В ней было почти четыре фута. Первобытное чудовище. Она выглядела так, будто принадлежала совсем к другой эре, когда выживание определялось размером зубов. Барракуду тоже забили клюшкой, еще более яростно, чем тунца. Но даже когда она перестала шевелиться, Бвенава все еще боялся вытаскивать крючок.

– Не нравятся мне эти зубы, – сказал он. Бейатааки аккуратно отобрал крючок у «Челюстей» и снова закинул леску.

– Пусть теперь ай-матанг половит, – поддразнила Атенати.

– Мне колдовство точно не помешает, – ответил я. Я взялся за леску, предварительно намазавшись кремом от солнца. Проплавав целый день под жарким экваториальным солнцем, я уже чувствовал, как мутируют мои веснушки, превращаясь во что-то более интересное и опасное. Я потянул за леску, и рыба сразу клюнула. Тут стало ясно, что мазать руки кремом и затем хвататься за тонкую леску, на конце которой сидит рыба, причем могучая рыба, – не очень умная мысль. Мне кажется, Хемингуэй никогда бы не допустил такой ошибки. С другой стороны, у Хемингуэя была удочка, и, пока я сражался с глубоководным чудищем, мне пришло в голову, что удочка для рыбалки весьма полезна. Я схватился за нее одной рукой, пытаясь тем временем вытереть вторую о шорты. При этом я склонился вбок, рискованно свесившись за борт лодки. Плечо готово было выскочить из сустава. Кажется, я подцепил тигровую акулу.

– Эй, ай-матанг! – крикнула Атенати. – На Кирибати рыбу ловят двумя руками.

Помощь от Атенати всегда приходила вовремя. И вот когда я смог наконец крепко ухватиться за леску, то вдруг почувствовал какое-то жжение в ладонях, которое вскоре распространилось на руки и грудь. Я весь горел, грудь чесалась, и от этой чесотки я готов был изойти пеной.

– Все чешется! – закричал я. – Меня что-то кусает!

– Всего лишь морские вши, – сказал Бейатааки. Морские вши? Типично, подумал я. На Кирибати даже в море есть вши.

Атенати загоготала. Я уже начал верить, что это она наколдовала, и смерил ее уничтожающим взглядом.

Я сражался со своим чудовищем. Еле дыша, тянул. Все мышцы напряглись. Я упирался ногами. Я вступил в эпическую схватку между человеком и зверем – и был намерен победить. Продемонстрировать свою охотничью сноровку. Пусть подводный мир узнает, что в их краях появился новый хозяин. Эта акула принадлежит мне.

Только это оказалась не акула. И не большая барракуда. И даже не тунец. О нет, это была крошечная рыбка-наполеон длиной не больше фута, и, когда я наконец вытащил ее из воды, меня поразило изящество ее раскраски – сияющей сине-зеленой. Никто не бросился бить мою рыбу клюшкой.

– Ай-яй, ай-яй, – воскликнул Бвенава без особого энтузиазма.

У меня по-прежнему все чесалось.

– Жалко рыбку, – проговорила Сильвия. – Смотри, у нее чешуя бледнеет.

Мы все уставились на рыбу. Она ловила воздух ртом и хлопала плавниками. Потом все прекратилось. Я понял, что мне так и не удалось продемонстрировать подводному миру свое превосходство. А потом Атенати вскрикнула:

– Смотрите! Мы обернулись. Ой-ой-ой.

Морские чудовища, описанные первооткрывателями Тихого океана, вдруг перестали казаться такими страшными. У кормы возникло гигантское существо. Его темный силуэт вспенивал воду, как всплывающая торпеда. Лишь одно могло заставить такую громадину подплыть к краю рифа: голод.

– Это кит? – спросил Бвенава. – Или черный дельфин?

– Ну и гигант, – сказала Сильвия.

– Господи! – ахнул я. Бейатааки пристально пригляделся.

– Лисья акула, – объявил он.

Наш катамаран вдруг показался очень маленьким. Я вспомнил, что он сделан из фанеры. Тонкой фанеры. Тонкой и старой фанеры. Тонкой, старой, прогнившей фанеры. Тонкой, старой, прогнившей фанеры, которую, наверное, легко прокусить. Я сдвинулся к середине палубы. О чем мы только думали, заляпав всю палубу кровью в водах, где кишат акулы? Акулы, которых можно с китами перепутать, такие они огромные!