Брачные игры каннибалов

Погода выдалась безупречная. Ветер дул с постоянной силой, вспенивая воду в лагуне белыми гребешками. Над головой проплывали редкие облака. Их цвет менялся от зеленого к прозрачно-голубому, отражая цвета лагуны. Убогие виды Бетио растворялись вдали по мере того, как мы выруливали к насыпи. Волны разбивались о длинную отмель, простиравшуюся к северу от Бетио, и постепенно в поле зрения показались зеленые островки северной Таравы. Мы поравнялись с парусным каноэ, и я обратил внимание, что парус у лодки был какой-то странный, черного цвета. А присмотревшись поближе, понял, что он сделан из хитро вырезанного мусорного мешка.

– Смотри, – обратился я к Сильвии, – плавучая метафора.

Мы вышли в открытое море, и Бвенава закинул длинную леску с наживкой в виде пластикового кальмара. Он привязал леску к корме, время от времени подходил и дергал за нее.

– Тут поймаем, может быть, парочку, но, когда подойдем к Майане, рыбы будет много, – заметил он.

– Хочу акулу, – сказала Атенати. – Большую акулу. Атенати была настоящей занозой в одном месте. Ее фамилия была О'Коннор, а в глазах поигрывали дьявольские искорки ирландских предков. Атенати и Бвенава враждовали, как дед с бабкой, слишком долго прожившие вместе. Много лет они бок о бок работали в огороде Фонда народов. У обоих было свое мнение по поводу того, как следует выращивать помидоры и баклажаны, и оба были упрямы как ослы. Я пошутил, что не стоит злить Атенати. Та вполне может и наколдовать в отместку.

– Точно, Бвенава. Слушай, что ай-матанг говорит, иначе тебя заколдую, – поддакнула она.

– Ха-ха. Ты токононо, Атенати.

Я знал, что Бвенава боится колдовства. Как все ай-кирибати, в глубине души он верил в заколдованные места, духов и магию. Христианами ай-кирибати были только на поверхности – Майк объяснял это стремлением к племенному обособлению, необходимостью быть частью группы, противоборствующей другой группе. Однако их духовный мир по большей части оставался неиспорченным веком миссионерства. Вот почему на перенаселенной южной Тараве по-прежнему оставались места, где никто не селился. Там жили духи, а с духами шутки плохи.

Тарава отдалялась, и я в который раз подивился, что этот крошечный, с пылинку, островок стал нашим домом. Я поразился его обособленности от всего мира, его пустынности. Хрупкости. Его красоте и уродству.

Людям, его населявшим, – они пленяли тебя, но оставались дикими, как звери. Недавно я начал чувствовать себя на Тараве как дома, и это осознание пугало. Большинство ай-матангов, высланных на Кирибати, не протягивали больше пары месяцев – болезни или давящая клаустрофобия островной лихорадки вынуждали их уехать. Пары, приезжавшие сюда, обычно начинали ругаться и в итоге расходились. На Тараве не было запретов и не было правил. Не было здесь и секретов. Кое-кому такая жизнь оказывалась не по зубам.

Однако я не мог представить сейчас другого места, где мне хотелось бы оказаться. Хотелось быть только здесь, на этом самодельном деревянном катамаране, рассекающем прорезанную лучами солнца поверхность океана между Таравой и Майаной. Бейатааки поймал ската, и тот сушился на сетке, натянутой на носу корабля. Сильвия была счастлива. Да разве и могло быть иначе? Мы плыли по морю, пронзительная синева которого уходила далеко на глубину, на катамаране, окрашенном в карнавальные цвета – ярко-желтый с синей полосой, – под экваториальным солнцем между двумя изумрудными тропическими островами. Я и не думал, что такие цвета можно увидеть, не употребляя психотропные препараты. Бвенава на корме по-прежнему дергал леску, приманивая рыбу. Атенати комментировала:

– Уже поймал мне акулу?

К середине дня на горизонте показалась Майана, и я понял: вот как надо приезжать на атолл! С моря.

Сначала вдали возникают сияющие облака, летящие над лагуной, затем сверкающая изумрудная кромка, которая постепенно удлиняется, и тонкий гребень подводного хребта вырастает из-под воды. Потом меняется цвет океана: под синевой проступают песок и кораллы на дне, и все кажется одновременно диким и безмятежным. Бвенава разволновался:

– Ай-яй, ай-яй! Птицы!

Он направил лодку туда, где парили морские птицы.

– Ай-яй!

За леску потянули. Бвенава начал вытягивать добычу, ухватив леску. Он отклонялся назад, пока не лег почти параллельно палубе.

– Ай-яй! Ай-яй!

– Давай, Бвенава! – подбадривала Атенати. Бвенава принялся вытягивать рыбу. Она явно была немаленькая – все его мышцы напряглись. Он весь вспотел. Никогда не видел его таким счастливым.

– Ай-яй!

Он вытягивал рыбу, перехватывая леску и радуясь каждой маленькой победе. Постепенно рыба перестала упираться. Бвенава перехватывал леску все выше и выше, и я вдруг узнал движения традиционного танца, исполняемого мужчинами ай-кирибати. Наконец, сверкая серебристой чешуей, на поверхности воды появился желтоперый тунец. Бейатааки вытащил его. Рыба весила не меньше двадцати пяти фунтов. В Японии за такую взяли бы не меньше семисот долларов. Грохнувшись на палубу, тунец продолжал дрыгаться, пока Бейатааки не оглушил его клюшкой.