Брачный аферист

- Все я рассказал, потому что все-таки меня совесть мучает, все-таки я нехорошо поступил, если разобраться.

- Взгляни-ка, Юрий Юрьевич, не напоминает ли тебе эта фотография о скрытом тобой преступлении?

- Эта фотография? Никогда в жизни!

- Но сфотографирован ты?

- Ну, я.

- И с какой-то женщиной.

- Понятия не имею. Я даже не знаю, где это!

- Присмотрись получше. Красивая женщина. На столе сифон, шампанское.

- Вижу сифон. Шампань вижу. Клянусь честью, Михаил Петрович, не помню!

- Хорошо. Поближе тебя подведу. К городу Юрмале в Латвийской ССР. Ну? Станция Майори.

- Я в Булдури был.

- С Булдури мы покончили. А в Майори ты тоже был, причем жил у одной из хозяек довольно продолжительное время.

- В Майори? Никогда в жизни. Еще раз говорю: никогда в жизни я там ни у какой хозяйки не останавливался. Я такой человек, Михаил Петрович, прямой, клянусь!

- Юра, ты же прекрасно понимаешь, что есть у меня, так сказать, дополнительные глаза и уши и есть люди, которые работают со мной в этом деле. И когда нам доподлинно известны какие-то обстоятельства, а ты их утаиваешь, поневоле возникают сомнения относительно твоей искренности. Ты сам толкаешь меня на то, чтобы я изобличал тебя доказательствами.

- Если у вас факты будут, я подпишусь и никогда не скажу, что не знаю.

- Думаю, ты имел возможность убедиться, что фактов у меня хватает. Женщина тебя опознала. А карточку отпечатали с негатива. Негатив случайно сохранился.

- Негатив? Даже интересно, какая это женщина. Я ее даже в жизни не видел! Три места я только посещал в Латвии... Впрочем говоря, я вспомнил. Это я гулял у двух фотографов.

- В Майори?

- В Майори.

- И жил там?

- С неделю, наверно;

- Другой разговор. А то, "клянусь честью, не был!"

- Нет, я говорил, что не останавливался на квартире нигде. А я, короче говоря, отдыхал в гостях. У этой вот, у медсестры. Она медсестра в санатории.

- Как звали ее?

- Нина, по-моему. Да, Нина.

- Правильно. И по какому поводу был сделан снимок?

- Ну, она пригласила, мне что? Пожалуйста, фотографируйте сто раз. Принес шампанское для обстановки. Они соседи там, пятый дом от нее.

- Что еще ты помнишь об этих фотографиях?

- Петя самого звать, мужчину. Петя. А она была беременная, жена его... У них домик мне понравился, пять комнат.

- Память у тебя, Юрий Юрьевич, отменная. Будто месяц прошел, а не два года. Надеюсь, и родственников помнишь?

- У нее? Которая медсестра?

- Нет, я про фотографов.

- Про фотографов?

- Да. Например, старушка там жила.

- Ну, знаю эту старушку. У нее в Австралии сестра. Она даже летала в Австралию. Рассказывала мне.

- А почему я тебя про нее спрашиваю?

- Ну, короче говоря, у нее золотые часы. Хорошие были часы, английские...

Часы были занесены в протокол. Одна из бесчисленных краж на извилистом пути Юрия Юрьевича Ладжуна.

И так по каждому эпизоду он взвешивал, до какого мгновения можно отнекиваться, чтобы все-таки успеть потом "добровольно признаться". (Позже он будет проклинать себя за то, что "тянул резину". Позиционная война и впрямь обошлась ему дорого. Но не будем забегать вперед.)

Особенно упорно сопротивлялся Ладжун встречам с потерпевшими. Сообщение о том, что предстоит лицом к лицу столкнуться с прежней жертвой, неизменно влекло взрыв протеста.

- Я не желаю! - кричал он.

- Юрий Юрьевич, тут уж твои желания я не могу принимать в расчет.

- Тогда я буду молчать. Даже ни слова!..

- Несерьезный разговор. Придется видеться с потерпевшими, придется рассказывать.

- Никогда в жизни! Черт бы побрал! Зачем я должен каждый раз вспоминать!

Киногруппа, напротив, очень любила эти сцены: в кадре появлялись новые люди, а главное, снимать можно было открыто. Оператор получал свободу действий: ставь камеру как хочешь и демонстрируй наезды, отъезды, панорамы все, что умеешь. Процессуальные нормы допускают фиксацию на пленке следственного эксперимента, опознания и некоторых других моментов, так что это не вызывало ни малейших подозрений у Ладжуна. Он сидел стесненный, скованный, глаза в пол. Возникало впечатление, что ему стыдно.

Дайнеко подтвердил:

- Разумеется, стыдно. Не того, что обманывал и воровал, а что попался! Такой орел, супермен, считал себя на голову выше тех, кто шел на его удочку. И теперь - на тебе! - под конвоем, руки за спину.

Перенеся очередное унижение, Ладжун дулся на Дайнеко, а тот с поразительным терпением продолжал искать ключи к его душе.

- Его тоже надо понять, - говорил Михаил Петрович, - столько лет прожил одиноким волком. Он же ни единому человеку не мог сказать правду о себе! Разучился напрочь.

- Но вам все-таки рассказывает. Со скрипом, но рассказывает.

- Нет, я не привык клещами тянуть. И, кстати, ему откровенность тоже нужна.

Дайнеко учитывал все.