— Ага, размечталися, — Тонька выглянула в окно. — Вон он, за дерево зацепился, висит, как пиратский флаг, его ветром колышет! Только, Мефодьич, я его снимать не пойду, боюсь я кота этого. И собаки его боятся. Мефистофель он, а не Филимон. Может, пусть его там висит, а?!!
— Серж!!! — заорала я и всё же заплакала.
— Ой, да сейчас я распоряжусь, — Анкилов, морщась, как от зубной боли, стал названивать куда-то по мобильному. — Анель, ну не реви! Я не выношу женских слёз больше, чем чёрных котов. Что ты хочешь, чтобы я тебе подарил?! — Он привычным жестом полез в карман за бумажником.
Я вдруг поняла, что могу позволить себе любые капризы, потому что очень похожа на маму банкира, особенно, если перекрашусь в блондинку.
— Десять сеансов для Филимона у самого лучшего в городе зоопсихолога! — навзрыд приказала я Сержу и топнула ногой.
Я искупалась, позагорала, опять искупалась, снова позагорала и мне стало скучно. Пляж был абсолютно пустынным, если не считать четырёх охранников, маячивших голыми спинами неподалёку. Когда я разделась, Анкилов приказал им отвернуться. Обычно они охраняли нас на пляже, под палящим солнцем, в костюмах, но сегодня Серж сжалился над ними и разрешил раздеться до плавок. Парни делали вид, что оглядывают окрестности, но по-моему, они, стоя, не закрывая глаз, спали.
— Се-ерж, мне скучно, — протянула я, глядя на его сильную загорелую спину. Он лежал на животе, раскинув руки и щекой прижимаясь к песку.
— Это болезнь всех богатых баб, — не открывая глаз, сонно ответил он. — Скука — самый дрянной диагноз. Но у тебя что-то слишком рано приключился первый приступ. Надеюсь, ты не пойдёшь воровать в магазины? Не заведёшь любовника?
— Заведёшь тут, — буркнула я и покосилась на спины парней. — Нет, Серж, ты не понял меня. Мне не скучно, а… скучно!
— Не понял, — согласился Серж и перевернулся на спину. — Моих мужских банкирских мозгов не хватает на то, чтобы понять смысл фразы: «Мне не скучно, а скучно!»
— Ну, я с удовольствием поскучаю ещё лет шестьдесят с твоими миллионами и меня не потянет ни заводить любовника, ни воровать в магазинах. Я закончу институт, рожу четверых детей и обязательно возглавлю какой-нибудь благотворительный фонд имени тебя. Но сейчас, в данный момент, мне скучно! Потому что пляж очень пустынный, море пустынное, с неба тоже никто не пытается меня рассмотреть, даже муха не пролетит мимо и завистливо не попялится на меня. А ведь я молода, красива, и у меня в собственности такой неслабый банкир!
— Что ты хочешь? — строго спросил меня Серж и рука его автоматически попыталась нашарить на голом тебе бумажник. Бумажника он не нашёл и ему пришлось почесать свою волосатую грудь.
Я пожала плечами.
Чего я хочу? Вроде всё есть.
— Пусть они спляшут, — кивнула я на голые спины парней.
— Парни! Пляшите! — крикнул Анкилов и громко запел незамысловатую мелодию канкана.
Выразив спинами полное недоумение, парни стали медленно задирать ноги.
— Веселее! Быстрее! За что я вам деньги плачу?! — заорал Серж и захлопал в ладоши, задавая правильный ритм. — Оп! Оп! Молодцы! Дорогая, тебе хорошо?! Может, им спеть?
— Нет! — От хохота я свалилась в песок. — Серж, я пошутила! Пошутила я! Не такая я сволочь! Парни, вам день отгула и ресторан за мой счёт!»
Прыжок
— Вань, если ты ещё раз чихнёшь, ты завалишь нам всю операцию! — прошептал Виталя и интенсивно почесал нос, чтобы самому не чихнуть.
— Пыльно тут, Вить. Я от пыли всегда чихаю, — в ответ прошептал профессор. — От пыли и от темноты. А ты знаешь, что чтобы не чихнуть, когда очень хочется, нужно посмотреть на яркую лампочку?
Виталя опять яростно почесал нос.
— Вань, ты эту яркую лампочку лучше в уме вообрази и не чихай больше. Сейчас это вопрос жизни и смерти.
— А-а-а-апчхи! Я всё-таки, Вань, не совсем всё хорошо понимаю. Мы зачем здесь? Караулим убийцу!
— Да, чёрт возьми! Вань, умоляю тебя, вообрази самую яркую лампочку в мире и перестань чихать! А-а-а-апчхи!
Уговорить профессора устроить засаду на чердаке его дома оказалось нетрудно. В полвосьмого вечера они с Виталей, погрузив в разбитый «Мерс» профессорский чемодан и Джерри, поехали в коттедж. Маргарита встретила их сдержанно, но с дьявольским блеском в глазах. Кажется, она считала себя победительницей. Они с профессором поцеловались — и в щёчки, и в губки, и в лобик. И приобнялись — но как-то так, что было понятно, что каждый остался при своём мнении и не чувствует себя виноватым. Иван Терентьевич попросил чая, Маргарита ушла на кухню, всё быстро организовала, и они втроём потом долго сидели за круглым столом, покрытым голубой скатертью, пили чай и Маргарита с профессором пикировались как два закадычных друга, соревнующихся в остроумии и эрудиции.
В десять Маргарита встала, откланялась, и ушла спать, тоном королевы объявив, что у неё «режим».
— Ну, что я тебе говорил? — подмигнул профессор Витале. — Она пунктуальна как папа римский. Режим для неё — святое.