Брачный контракт с мадонной

Солировали нервные скрипки, им густым контральто подпевал контрабас. Композитором и дирижёром была я, поэтому я настойчиво попросила вступить тарелки. Она звонко бряцнули первый раз, когда охранник, выполнявший здесь роль консьержки, спросил:

— Уже вернулись, Жанна Игоревна?

— Как и обещала, в десять часов, — улыбнулась я. — Сергей Мефодьевич задержался немножко.

— Разве он выходил? — удивился охранник. Это была другая скрипка, из другого оркестра, из чужой партитуры, и я, взмахнув воображаемой дирижёрской палочкой, приказала ей строго заткнуться.

— А что это у вас в пакете шевелится? — не унимался охранник.

Шагнув в подъехавший лифт, я нажала кнопку с номером восемь.

Тарелки вступили снова, невыносимым крещендо, когда я тихонько, ключами открыла знакомую дверь. Тут я вдруг вспомнила, что не знаю пароль, которым нужно снимать квартиру с охраны, но поняла, что лампочка не горит, значит, квартира не стоит на охране. Это меня удивило.

Собак нигде не было видно, похоже, Жанна не обманула, и псов действительно забрала прислуга. Где-то в глубине квартиры горел слабый свет, и это тоже меня удивило. Филимон в пакете зашевелился, заворочался и коротко мявкнул.

— Тише, — сказала я, — тише, старик. Твоя задача сегодня произвести на банкира хорошее впечатление. В противном случае тебя усыпят.

Я прошла по знакомому огромному холлу и остановилась у кабинета.

И тут меня осенило. Догадка шарахнула в голову так, что я с трудом удержалась на вмиг подкосившихся ногах. Идиотская ассоциация с симфоническим оркестром исчезла, мозги заработали в режиме реальности.

Жанна сказала явиться мне сюда в десять. Она дала мне ключи от новых замков квартиры, сказала, что сейф в гостиной, но она не сказала код сейфа! Как бы я открыла его, не зная кода замка?

Что это значит? Она забыла? Или знала, что я не собираюсь воровать эту карту? И квартира не стоит на охране!

— Это ловушка, — зачем-то объяснила я Филимону и задрожала, затряслась как осина на холодном ветру. Коту не понравилась эта вибрация, и он завозился в пакете. Я бросилась к выходу, но Филимон дёрнулся, выкрутился, выскочил из пакета и чёрной тенью метнулся туда, где в глубине этих безумных квадратных метров горел слабый свет.

Нужно было бежать, уносить ноги, но… Кроме меня это старое, выжившее из ума животное вряд ли кто-нибудь пожалеет. Его выбросят на помойку, уморят голодом, усыпят, изобьют до смерти — сделают то, что делают в этом мире с миллионами старых, никому не нужных животных.

Я побежала на свет, за своим котом.

В гостиной, огромной, как картинная галерея, горела маленькая ночная лампа в виде нежной, стеклянной лилии. В отличие от спальни, тут был балкон, и дверь его оказалась настежь раскрыта. В комнате гулял свежий вечерний сквозняк. Филимона нигде не было видно, и меня прошиб пот: чтобы найти его на такой территории, мне придётся ползать тут до утра. Я нагнулась, и с остервенением старой девы, потерявшей любимую кошку, приговаривая «кыс-кыс», пошла вдоль стены, заглядывая под разнообразную помпезную мебель. Под одним из диванов я увидела ноги. Обычные мужские ноги, в чёрных ботинках, над которыми нависали чёрные брючины с консервативными острыми стрелками.

— Кыс-кыс, — как последняя дура сказала я чёрным ногам, но ноги не пошевелились.

И тут коротко, сухо и страшно бабахнуло. Кажется, даже сквозняк испугался, вздрогнул, затих и перестал сквозить по полу. Ноги в ботинках дёрнулись, до меня дошло, что это не что иное, как выстрел, и я распласталась по полу, стараясь слиться с паркетом. Где-то истошно заорал Филимон и мысль, что он не стал жертвой этого выстрела, почему-то меня успокоила.

— Эй, — крикнула я ногам, — вы там живы?

Ноги молчали, Филимон молчал, и тот, кто стрелял, тоже молчал.

Наверное, было ещё не поздно попытаться удрать отсюда, но мысль, что без кота я уйти не могу, засела в мозгу с маниакальной навязчивостью. Я поползла по-пластунски, помогая себе локтями, обогнула диван и увидела то, что мне и надлежало увидеть. То, ради чего сестрица организовала моё появление здесь, забыв сообщить код сейфа. Они были правы, Жанна и Геральд. «Какая же ты дура, Анель!» Они просчитали, что я пойду не грабить банкира, а изливать ему душу, каяться, просить защиты, пощады и помощи. Наверное, это был самый гениальный план Жанны, и она могла им по праву гордиться.

На диване полулежал Анкилов. Я узнала его — маленький, чёрноволосый, с лицом итальянского мафиози. Он был точно такой же, как на свадебной фотографии, только мёртвый. Недалеко от балконной двери я увидела пистолет. Вернее, не пистолет, а насмешку, улику. «Тебе не отвертеться», — прочитала я в его чёрном дуле-глазу.

— Кыс-кыс, — заело меня.

Может, я ещё успею поймать Филимона и убежать?

Но комнату стремительно стали заполнять какие-то люди. Все они были высоченными мужчинами в тёмных костюмах, с одинаково-холодными, респектабельными, высокомерными лицами. Только один из них был другой — в джинсах, пёстрой рубашке, невысокий и почему-то очень весёлый.