Брачный приговор

Мой крик превращается в вой. Он все же достал из меня огненные эмоции. Я мечтала продержаться, спрятаться потом в ванной и выплакать всю горечь и обиду. Я правда хотела поговорить, разобраться в ситуации, но моих сил не хватает.

Я бью по спинке переднего сиденья со всей силы. Слышу, как бьется браслет о подаренные Капо золотые часы, и этого короткого звука становится достаточно, чтобы меня прорвало. Я срываю в себя все украшения до единого — остервенело сдираю их один за другим и бросаю под ноги. Кольца! Браслет! Цепочку с подвеской!

Сережки…

Ай, больно!

Но плевать! Плевать! Я ничего не хочу от него! К черту!

Не знаю, как успокоиться, не знаю, как дико смотрюсь со стороны, но это единственная дорожка, по которой моя истерика находит выход.

— Таня! — Чертов вдруг оказывается рядом, он матерится и перехватывает мои руки. — Ты поранишь себя! Мать твою!

Я не сразу понимаю его слова, выныриваю из эмоций как из омута, и замечаю его воспаленный взгляд. От фирменного спокойствия Чертова не остается ни следа. Он часто дышит и сжимает ладонями мое тело так, что останутся синяки. Я замираю, чувствуя, что стоит ему дернуть еще и я окажусь точно под ним, и пытаюсь привести дыхание в порядок. Но дышать приходится его выдохами. Он слишком близко. И он распален не на шутку.

— Я обещал тебя Самсонову, — бросает Капо, не выпуская меня из горячих рук. — Он передает мне бизнесы, а я вручаю ему родную дочь.

— Бизнесы, — я безотчетно повторяю за ним.

Осознание не спешит.

Оно спотыкается о нежелание принимать жестокость этого мира.

Так просто…

Банально.

И так больно.

Вопрос, как всегда, в деньгах. Он купил меня у Лаврова, чтобы продать подороже отцу.

— Тише, — произносит Чертов невпопад. — Тише, малышка.

Он ослабляет хватку и переносит правую ладонь выше, ведет по моему плечу с осторожной лаской. Я ничего не понимаю, но через мгновение угадываю, что меня бьет. Мое тело дрожит, не справляясь с безумием, что творится в моей душе. Это пугает Капо. Я отчетливо вижу, как в его глазах загорается страх. Он не знает, что делать.

Он, наверное, впервые в жизни не знает, что делать.

Он умеет калечить, а вот как вылечить не имеет понятия.

— Я не сделаю тебе больно, — он понижает голос, стараясь звучать как можно мягче. — Это ничего не меняет, тебе нечего бояться.

— Ты уже сделал, Капо, — я встряхиваю головой, чтобы прийти в себя. — В тебя слишком часто стреляли, ты думаешь, что боль бывает только такая.

Я вытягиваю руку и касаюсь его плеча. Намечаю место, в которое его ранили и которое забинтовывала именно я.

— Но бывает намного хуже. Так, что дышать нечем.

Я выдыхаю фразу на одном запале и отворачиваюсь. Я совершенно выжата. Хочется свернуться, закрыться ото всех и подождать, когда станет легче. Я наклоняюсь к спинке, пряча лицо, и заставляю себя не прислушиваться к его шорохам — к тому, как он отодвигается через пару мгновений, снимает с себя пиджак, но не решается опустить его на мое тело. Вместо этого я пытаюсь слушать дорогу. Шелест шин и гудение автопотока.

Как колыбельная.

Мне она нужна, чтобы заснуть.

Получить передышку.

Я хочу завтра. Пусть уже настанет завтра.

Глава 22

Чертов

Слова врача идут мимо. Он что-то говорит на своем долбанном языке из медицинского института, для которого нужен специальный переводчик.

— Она в порядке?

Врач отшатывается. Я придвинулся к нему на автомате, а у меня сейчас недоброе лицо. Он видно решил, что я хочу размять кулаки.

— В относительном, — отвечает он с опаской. — Она сейчас спит, ее лучше не тревожить до утра. Вообще не трогать.

— Что еще?

— Покой и еще раз покой. В доме останется медсестра, которая помогала вам после ранения. Она проследит, если Татьяне будет что-то нужно. Я так понимаю, случился конфликт или какое-то потрясение…

Он запинается, подбирая слова.

— В общем, ей нужно отдохнуть. Ничего критичного, она поправится.

— Хорошо, идите.

Я отталкиваюсь от стены и иду в комнату, из которой он недавно вышел. Там наша спальня. Она насквозь пропахлась пряным ароматизатором. Таня поставила его у окна, сказав, что обожает запах корицы. Что он напоминает ей кондитерскую лавку, которую ей пришлось оставить в Волгограде.

Кто бы мне сказал, какого хрена я сейчас думаю об этом. Я толкаю дверь и замираю на пороге на секунду.

Малышка спит.

Так и должно быть. Ей сделали укол.

Ее длинные волосы разметались по подушке, а легкая майка перекрутилась на теле. Засыпала она беспокойно, это видно. Крутилась в кровати, да так, что скинула одеяло к ногам. Может, снова плакала. Она плакала в машине рядом со мной…

Я подхожу вплотную. Вижу, что она крепко спит и не реагирует на шорохи. Успокоилась. Слава богу. Приглушенного света от дальнего торшера хватает, чтобы разглядеть ее лицо. Выглядит намного лучше, напоминает себя прежнюю. Нежная, сладкая. Без слез, без частых выдохов и взгляда, в котором было столько всего, что лучше не вспоминать.