Брачный сезон

Похоже, что дед Фира не понял, почему отец не привык к моей машине, но вопросов больше не задавал и, укачанный движением автомобиля, задремал. Он облокотился на корзину и тоненько с присвистом захрапел.

— Ну, слава Богу, угомонился, окаянный, — вздохнула тетушка. — Вот верите, слово себе дала не брать его с собой никуда. Так что вы думаете? Он уже с Нового года начал к вам собираться. А когда я сказала, что его с собой не возьму, он так горько заплакал, сердешный. А сердце-то не камень. Вот и мучаюсь теперь. Да вы бы знали, как он полгода старался мне угодить во всем. Ну, не человек, а чистый ангел. Но как только к Москве подъехали, на перрон высадились, ну, просто подменили деда.

Притомившийся дед выводил носом во сне рулады.

На подъезде к дачному поселку дорога перестала быть гладкой. На некоторых участках асфальт был настолько разбит, что, как я ни старалась объезжать ямы и ухабы, машину все равно трясло и подбрасывало. Одна яма оказалась роковой: машину сильно тряхнуло, и дед Фира во сне сильно надавил локтем на корзину, рядом с которой сидел. Раздался характерный хруст — это Фира раздавил яйца.

— Ты что ж делаешь, ирод? — набросилась на старика тетя Вика.

Фира открыл глазки, огляделся и, увидев за окнами знакомый пейзаж, а мы уже подъезжали к нашему поселку, — торжественно воскликнул: «Лепота!» Тетушка только рукой махнула.

Наконец я зарулила в наш проулок и посигналила. Из дома выскочил Степан и бросился открывать ворота. Навстречу ему, высунувшись по пояс из машины, рвался Фира.

— Степушка, — кричал он, — друг мой, принимай дорогих гостей!

Я припарковалась вплотную к забору и заблокировала тем самым выход деду Фире. Ему же не терпелось поскорее выбраться на волю, чтобы обнять любимого внука. Он визгливо покрикивал на тетю Вику и подпихивал ее к выходу. По правде сказать, Степка Фире внуком вовсе не приходился. Фира вообще-то нам родня — седьмая вода на киселе. Он двоюродный брат тетушкиного покойного мужа. Но исторически так сложилось, что этот вздорный старик стал нам роднее родного.

Выбравшись наконец из машины, Фира бросился к Степану, а тот, подхватив старика под мышки, оторвал от земли и сжал в объятиях. Затем, отпустив Фиру, Степка начал обниматься и целоваться с тетей Викой, которая являлась его настоящей двоюродной бабушкой. Димка с Серегой крутились рядом и радовались приезду стариков не меньше нашего. Они уже таскали в дом чемоданы, сумки и баулы.

На газоне перед домом пыхтел здоровенный медный самовар — наша семейная гордость, а стол был накрыт на террасе, так сказать, на свежем воздухе.

— Тетя Вика, садись в кресло, — предложила я, — отдохни, я сейчас все приготовлю, и будем чай пить.

— Еще чего? — удивилась тетушка. — Я в машине сидела, вот и отдохнула. Помоги мне лучше корзинки разобрать. У меня там пироги, специально для вас испекла.

— Ну, жизнь у нас начинается, — крутился возле чемоданов отец. — Не жизнь, а малина. Вика, скажи, в каких баулах твои вещи, а в каких Фирины. Я сразу отнесу их в ваши комнаты.

— Сейчас я все покажу, — втерся в прихожую Фира. — Этот чемодан и вот эта сумка — Викусины, а этот рюкзачок — мой.

— Молодец старик, — похвалил его Димка. — Путешествуешь налегке, ничего лишнего.

— А зачем ему вещи с собой везти? — съехидничала тетушка. — Ему Кеша со Степушкой нарядов своих надарят, я ему брюки наполовину обрежу, рукава у свитеров укорочу, и дед ходит по Киеву гоголем, хвастается обновками.

Тетя Вика начала разбирать корзину с продуктами и, наткнувшись на подавленные Фирой яйца, в сердцах воскликнула:

— Ах, чтоб тебя, ирод мерзопакостный, все яйца подавил, медведь неуклюжий. Зачем только я тебя с собой взяла? А ну, иди сюда, аспид.

Бедный «аспид», увидев, во что превратилось содержимое корзины, испуганно притих и спрятался за Степкину спину. А я, собрав битые яйца в миску, кинулась к мойке.

— Ничего не выбрасывай, — закричала вдогонку тетушка, — перелей все в банку, пойдет для пельменей и вареников.

Последние слова вызвали восторженный вздох у мужчин. А тетя Вика продолжала выкладывать на стол невероятные вкусности: розовое копченое сало, домашнюю колбасу, фаршированную утку, всевозможные банки и баночки.

— Марьяночка, неси скорей блюдо для пирогов, — велела тетушка, извлекая на свет божий большую синюю кастрюлю, — сейчас мы их разложим, красавцев.

Бежать никуда не понадобилось, Степка давно уже стоял рядом и держал блюдо на вытянутых руках.

Вообще вся семейка пребывала в чересчур, с моей точки зрения, приподнятом настроении. Отец сновал между корзинами и холодильником, размещая продукты, Димка с Серегой периодически бегали в кладовую, оттаскивая туда банки и коробки с консервацией. В общем, все вели себя так, как будто не видели еды, по крайней мере, целый год.

— А еще говорят: «Не хлебом единым жив человек», — изрекла я, с осуждением взирая на всю эту, в общем-то, компрометирующую мои кулинарные успехи радостную суету.

Услышав мои слова, отец приостановил на минуту свой челночный бег и вполне серьезно произнес: