Брачный сезон

Домашние, надо думать, ждали от меня подробностей, но у меня вдруг так сильно разболелась голова, что я, отказавшись от обеда, выпила две таблетки анальгина и ушла в свою комнату. Проспала я часа два, не меньше, и когда, совершенно разбитая, выползла наконец в гостиную, то застала всю семью за вечерним чаем.

— Чай — это хорошо, — одобрила я. — Налейте-ка мне чашечку, да покрепче.

Тетя Вика подала мне чашку с дымящимся ароматным чаем, я положила туда аж три ложки сахара и, усевшись напротив телевизора, принялась наслаждаться живительным напитком. Фира, как всегда, беспрерывно щелкал пультом, перескакивая с канала на канал. Благодаря его манипуляциям, я за одну минуту узнала, какая завтра ожидается погода в Лондоне (правда, только в Лондоне), почему дон Альберто так недоволен, что отцом ребенка его дочери Луизы в действительности является сеньор Факундо, а не сеньор Пепе, чем нужно опрыскивать яблони, и... вырвала у старика пульт. На экране появился весьма упитанный полковник милиции, вещавший об ужасах, произошедших в Москве и Московской области за последние сутки.

— Марьяша, найди что-нибудь повеселее, — попросил отец. — Ужасов у нас своих хватает.

Я собралась было уже переключить телевизор на другой канал, как вдруг на экране появилась жуткая картинка: пылающий в кювете автомобиль и носилки с телом, которое врачи запихивали в «скорую». Голос за кадром сообщал, что сегодня ночью на сорок третьем километре Минского шоссе произошла авария. Водитель легкового автомобиля во время обгона справа впереди идущей машины не заметил в темноте припаркованный на обочине «КамАЗ» и на большой скорости врезался в него. От удара автомобиль несколько раз перевернулся и загорелся. Находившийся за рулем мужчина погиб, его спутницу выбросило через лобовое стекло, и она чудом осталась жива, хотя получила серьезные травмы и в тяжелом состоянии доставлена в ближайшую больницу.

— Господи, кошмар какой, — ужаснулась я и переключила телевизор на другой канал.

В это время раздался телефонный звонок, и отец снял трубку.

— Да, Валентин Александрович, слушаю вас, — произнес он. — Чем могу служить?

— Это Мальков, — шепнула я, и мы все, превратившись в слух, уставились на отца.

Мальков на том конце провода что-то объяснял отцу, а тот молча слушал, изредка кивая головой. Потом лицо его посуровело, и он стал быстро что-то записывать на обложке валявшегося журнала. Затем, послушав еще немного, он поблагодарил Малькова и медленно положил трубку на рычаг.

— Что?! — в один голос спросили мы, когда отец повернулся и обвел всех растерянным взглядом.

— Лариса попала в автокатастрофу. Нужно срочно сообщить Михаилу. Она в тяжелом состоянии.

Отец стал быстро переписывать что-то с журнала на листок бумаги.

— Это тебе Мальков сказал? — вскочила я со своего места. — Где он ее нашел?

— Не знаю, — ответил отец. — По его распоряжению искали какую-то машину, а она проходила в сводке происшествий за последние сутки. Сделали запрос, и выяснили, что в этой машине находилась Лариса, при ней были документы. — Отец говорил сбивчиво и малопонятно. — Больше ничего не знаю. Беги к Михаилу... — Отец сунул мне в руки листок бумаги. — Здесь адрес больницы.

Я кинулась было к двери, но Димка остановил меня.

— Что толку к нему бежать, — сказал он. — Мишка пил весь день.

Он встал и направился к выходу.

— Надо его в больницу отвезти. Марьяша, собирайся, поехали.

Когда мы уже выезжали из ворот, во дворе появился Мальков, а следом за ним Степан Евсеевич.

— Вы куда? — спросил генерал.

-— В больницу, сейчас Мишу заберем и поедем.

Валентин Александрович подошел к машине и нагнулся к моему окну.

— Тут вот какое дело, Марианна, — тихо произнес он. — Автомобиль, в котором находилась Лариса Ломова, как выяснилось, принадлежал Ломову Федору Алексеевичу. Это определили по номеру двигателя. Собственно, искали-то именно эту машину... — добавил он. — Кто сидел за рулем, пока неизвестно, — труп сильно обгорел. Но скорее всего это был сам Ломов. Так что Михаилу придется съездить в морг для опознания.

— Сегодня? — оторопев, спросила я.

— Нет, конечно. — Мальков выпрямился и сделал шаг в сторону от машины. — Просто сообщите ему...

Я ничего не ответила, а Димка нажал на газ.

До больницы мы добрались, когда уже совсем стемнело. Мишку пустили в палату без звука, из чего следовало, что дела плохи. В маленькой комнатке на кровати в окружении аппаратов и тянущихся от них трубок в белом коконе из бинтов лежала Лариска. Нас с Димкой в палату, естественно, не пустили, и мы, потоптавшись немного в коридоре, вышли на улицу.

— Как все это глупо, бессмысленно — сказала я. — Зачем... чего ради?

— Трудно сказать, — отозвался Димка, закурив и глубоко затянувшись. — Так уж человек устроен — всегда хочется чего-то большего, чем есть.

Мы сели на скамейку у входа и так, молча, просидели до утра. Говорить не хотелось, каждый думал о своем.

Время от времени я посматривала на темные окна больницы. Только на третьем этаже горел свет. Наверно, там размещались операционные.

Лариса умерла на рассвете, так и не придя в сознание.