Брачный сезон, или Эксперименты с женой

- Вы что же, каждую неделю собираетесь мать объедать? - В Еписееве неожиданно взыграли сыновние чувства.

- Ну почему каждую неделю, Володя? Если хочешь, я больше не приду...

- Очень хочу! - сказал хулиган и гадко улыбнулся. - Мне вас и в школе во как хватает!

- Ну что ты такое говоришь, Вова, - обреченно выдохнула Мария.

Я понял, что больше в этом доме не появлюсь. Натягивая пальто, я горестно смотрел на прекрасное в электрическом свете Машино лицо. Ее губы изогнулись в легкой улыбке.

- А ну марш за уроки, нахал несчастный! - вдруг крикнула мадам Еписеева сыну.

Как ни странно, Еписеев молча скрылся в своей "детской" и захлопнул за собой дверь. Череп таинственно щерился всезнающим оскалом. Через минуту за дверью что-то взорвалось. Я вздрогнул. Судя по всему, хулиган Еписеев приступил к прослушиванию музыкальных произведений.

- Я тебя провожу, - нерешительно сказала Маша.

- Там темно.

- Тем более.

Мы осторожно спустились по лестнице. Света в подъезде по-прежнему не наблюдалось. Фонарик моя спутница забыла, а потому крепко держала меня за руку. Словно маленького. Наконец мы вышли под звезды и двинулись к метро.

- Боже, как мне все это надоело, - пробормотала мадам Еписеева, когда мы преодолели половину пути.

Я промолчал. Мне вдруг стало жалко эту маленькую женщину. Нелегко жить с хулиганом под одной крышей. Хотя кто знает?

У метро было пустынно. На фоне многочисленных домов, обступавших станцию как лес, оранжево горела буква "М".

"Мария, - подумал я. - Красивое имя. - Только вот фамилия у нее какая-то хулиганская. Но это дело поправимое. Фамилию можно поменять. К примеру, после свадьбы. Многие так поступают".

- У тебя фамилия по мужу? - внезапно спросил я.

Маша поежилась.

- Нет, по отцу. Когда мой муж еще гулял со мной, то я ему сразу сказала: если хочешь жениться - бери мою фамилию...

- И что? Он согласился? - опешил я.

- Видишь ли, когда отец умирал, то он завещал мне хранить фамилию. Больше хранить-то было нечего...

- Понятно, - сказал я.

У турникета, перед тем как опустить жетон в щель, я глупо спросил:

- Одна-то дойдешь? - словно собирался проводить ее назад.

Серые глаза уставились на меня. Красные губы дрогнули. Неожиданно мадам Еписеева пробормотала:

- Ты знаешь, Сеня, я ведь давно люблю тебя. С самого первого родительского собрания.

Она развернулась и быстро-быстро засеменила прочь.

"В огороде - бузина, а в Киеве - дядька", - как сказал бы наш директор Константин Кузьмич Рогожин.

Глава 11

Нет выхода

Интересно, что значит "давно"? - размышлял я, пересекая Москву в голубом вагоне с севера на юг. Сколько это "давно"? Когда у нас было первое родительское собрание? Год назад? Два? А может, месяц?

Я стал вспоминать, при каких обстоятельствах мадам Еписеева могла влюбиться в меня. Роль классного надзирателя ее сына я исполняю полтора года. Значит, полтора года - максимальный срок. Что ж, за такой промежуток времени, да с учетом того, что Мария не знает меня, а следовательно, идеализирует, ее чувство могло вполне окрепнуть и даже выродиться в своего рода манию.

И тут я вспомнил, как на прошлых родительских собраниях безбожно поносил хулигана Еписеева и как некая белесая дамочка во втором ряду с каждым моим словом все ниже и ниже опускала голову. Когда же я наконец отвлекался от грехов ее сына, меня неизменно преследовал чей-то серовато-голубоватый взгляд. Я помню, что, помимо родителей, мне постоянно что-то мешало на собраниях. Так вот оно что! Теперь мне стало все ясно. Влюбленные глаза мадам Еписеевой - вот что мешало мне сосредоточиться на встречах с родителями моих учеников.

Но с чего это она взяла, что я не пью? Кто ей мог сказать такую глупость? Вот уж будет разочарование так разочарование. Крушение всех надежд, не меньше...

Итак, я побывал в гостях у Маши Еписеевой. Ну и что? Я должен жениться на ней, как честный человек? Нет, зря затеял я эту катавасию с женитьбой. Все Катька! А я, человек подверженный чужому влиянию, поддался ее словам. И вот ведь взбрело в голову! До того времени, когда я буду натягивать одеяло зубами, еще очень и очень далеко. Сто раз можно успеть жениться. И девяносто девять раз развестись.

"Красногвардейская". Задумавшись, я толкнул дверь, собираясь выйти из метро. Дверь не открывалась. Я внимательно вгляделся в черную надпись, выведенную на стекле: "НЕТ ВЫХОДА".

Ну разве можно писать такое в общественных местах?! А если у человека горе? Как прикажете ему понимать эту зловещую надпись? В философском смысле? Так ведь и до самоубийства довести горемыку можно. Бьешься, ищешь выход из тупика, мучаешься, старательно взращиваешь в себе надежду, и вот на тебе: "Нет выхода".

Тот, с позволения сказать, пейзаж, что открылся моему взору в родном районе, мало отличался от картинки, которая окружала Машин "медвежий угол". Странно, а я и не замечал. Почти те же дома, совсем нет деревьев, пустота, и огоньки, огоньки, огоньки.