Брачный сезон в Уинчестере

Джулиан весело кивнул, заметив, что эта проделка не идёт, однако, ни в какое сравнение с тем наизабавнейшим случаем с чёрным котом Ромуальдом, который он устроил незадолго до отъезда в Кембридж. Он отпечатал лапки Ромуальда на размягченном воске, сделал из папье-маше копии и оставлял грязные кошачьи следы по всем столам и подоконникам. Несчастного кота заперли, — но следы продолжали появляться! Причём — на потолке и стенах! Миссис Варин, особа весьма суеверная, заговорила о дьяволе, отец недоумевал, братец читал молитвы…

Дьявол исчез из дома только с его отъездом.

Вспоминая эту и подобные детские проделки и шалости, они развлекались до самого имения. Кэт не была здесь год, приезжая из пансиона на каникулы, а Джулиан отсутствовал семь лет, и сейчас они озирали дом, где выросли.

Экипаж остановился у ворот Монтэгюкастл, Кэт выпрыгнула навстречу отцу, показавшемуся в дверном проёме. Джулиан мысленно ахнул. В испуге остановилась и Кэтрин. Отец выглядел развалиной. Джулиан с ужасом вглядывался в седые, спутанные космы волос, в пугающие коричневые пятна, залегшие под глазами и в провалах морщин.

— Папочка, — Кэт кинулась к отцу, — что случилось?

Отец, молча повернувшись, сгорбясь и чуть прихрамывая, вошёл в холл. Брат и сестра в испуге переглянулись и пошли следом. Сэр Этьен поднялся на второй этаж по центральной лестнице, свернул в коридор и подошёл к двери, за которой раньше, насколько помнил Джулиан, были апартаменты Томаса. Кэт шла за отцом, и он пропустил её впереди себя. Они прошли через обширную гостиную, и вошли в спальню. Джулиан вспомнил, что отец писал ему о болезни Тома, и сейчас, видя отца в столь ужасном состоянии, впервые подумал, что брат может быть болен серьезней, чем он предполагал. Но чем можно заболеть в двадцать шесть лет? От размышлений Монтэгю отвлекли сразу два обстоятельства. Кэт отскочила прямо на его ногу, а её вскрик пронзил его уши. Он же сам, разглядев на постели брата, от которого остался только обтянутый пергаментной кожей скелет, на лице которого жили страшно увеличившиеся глаза, почувствовал, что по спине заструился пот. Потом пот стал ощутим по вискам и взмокли ладони. Том попытался улыбнуться им и полушёпотом поприветствовал их. Умненькая Кэт уже сумела взять себя в руки и защебетала что-то ласковое. Сжав зубы, Джулиан тоже поприветствовал брата. Отец сказал, что утомлять больного не нужно, и они вышли.

Достаточно было одного взгляда на Тома, чтобы понять, что перед ним — смертник. Это поняла и Кэт, которая в гостиной вцепилась в брата и беззвучно разрыдалась. Джулиан обнял её, долго гладил по волосам, успокаивая. Но кто бы успокоил его? Кто бы сказал ему, что он не виноват?

Безрассудные пожелания наказываются их исполнением. Монтэгю представлял иногда, что с Томом что-то случается — несчастный случай на охоте или роковая дуэль — и он, Джулиан Монтэгю, становится наследником всего состояния и хозяином Монтэгюкастл. Восемь тысяч годовых вместо жалких восьмисот фунтов! Он всегда обрывал себя, говорил себе, что это… это пустые мечты. Мечты… Он мечтал о смерти брата? Да… хотя нет.

Он не хотел!! Он не желал… Хотел. Желал. Монтэгю раскачивался в такт судорожным всхлипываниям сестры и понимал, что он — просто негодяй. Законченный мерзавец. Потому-то отец и не протянул ему руки, ибо тоже понял, что Джулиан всегда мечтал об этом. Но… нет. Разве он рад? Разве он счастлив сейчас? Джулиан не чувствовал ничего, кроме мучительно раскаяния в дурном отношении к брату, в безразличии к отцу, к семейным делам. Если Тома можно было вылечить, он сделал бы для этого всё возможное. И невозможное.

Или он лжёт? И всё-таки где-то в глубине души ощущает некую потаённую радость?

Джулиан задумался. Нет. Он не хочет этого имения! Оно просто не нужно ему! Монтэгю вздохнул с некоторым облегчением. Да, ещё два дня назад он строил планы на будущее, и разве думал о возможности подобного? Он планировал заняться юридической практикой, снять жилье в Лондоне или остаться в Уинчестере в полиции. Эти мысли немного успокоили его. Они позволяли думать, что он вовсе не подонок. И не виноват…. Но Монтэгю сам понимал, что успокаивает себя. Помышлением он стократно желал смерти брату.