Брачный сезон в Уинчестере

Джулиан был удивлён и странно-блаженным видом, и бессмысленной улыбкой счастья, блуждавшей на губах Раймонда. Спросил, почему его совсем не видно в обществе? Кстати, знает ли он, какую мерзейшую сплетню распускает о нём Вивьен Тэлбот? Услышав это имя, Раймонд поморщился, но продолжал улыбаться. Опять Тэлбот…

— Как говорит наша кухарка миссис Сондерсон, «посуде с трещиной — нет износу…» Ну и что же Тэлбот-то?

— Он говорит, что вы не женитесь до сих пор потому, что не в состоянии быть мужчиной…

Голова мистера Шелдона непроизвольно дернулась к мистеру Монтэгю. Он даже на минуту перестал улыбаться.

— Когда это он сказал?

Монтэгю удивился незначимости вопроса.

— «С тех пор, как говорят мои часы, на целый день я ближе стал к могиле…» Не так давно, вчера, в доме полковника, а что?

— Там была леди Холдейн?

— Нет… не знаю. А впрочем, да, была.

— При разговоре?

— Нет, там были только я, Вивьен, Иствуд и Чилтон.

— А… вот как… понятно… — Раймонд улыбнулся снова. — Чудеса Божьи. Так это ему я должен быть благодарен… Но как же? — размышления Шелдона были таинственны и неясны Монтэгю. При этом он всё ещё улыбался, чем окончательно сбил с толку Джулиана.

— Вас, что, не задевает подобное? Я уже хотел было предложить себя в секунданты.

Шелдон улыбнулся, точнее, продолжая улыбаться, блеснул зубами.

— Боюсь, дорогой Джулиан, если Вивьен Тэлбот считает меня не мужчиной, попытка убедить мистера Тэлбота в обратном с помощью пули будет безуспешной. Я постараюсь опровергнуть его мнение иным способом.

— Если не секрет, каким же? Что убедительнее пули?

— Только что, милый Джулиан, и четверти часа не минуло, уверяю вас, — сообщил Шелдон восторженно, наклонившись к Монтэгю, — как одна особа сделала мне честь, согласившись быть моей женой.

Монтэгю против воли побелел и поднялся. Опомнившись, снова сел, и тихо спросил:

— Мисс Иствуд согласилась быть вашей женой?

Шелдон пожал плечами. Усмехнулся. Воистину, для влюбленных нет иных светил на небесах…

— Нет, Монтэгю. Я сватался к другой. И меня удостоили согласием.

Джулиан пронзил его изумлённым взглядом, в котором читалось, однако, заметное облегчение.

— Ну, это понятно. Кто же откажет его милости виконту Раймонду Шелдону?

Шелдон наморщил нос.

— О, Боже, не убивайте меня, Джулиан. Моё предложение принято вовсе не потому, что я — Шелдон.

— Интересно. А почему же?

— Мой Бог! Надеюсь, потому, что я — всё же достоин любви. Я всегда полагал — ну, по крайней мере, с тех лет, когда стал способен рассуждать, что для того, чтобы быть вправе требовать от своей избранницы чистоты, верности, преданности — словом, любви, — я должен сам быть достоин её чистоты, верности и преданности, то есть, я сам должен быть безупречен. Этим и объяснялось моё поведение в Кембридже, которое столь часто вызывало ваши насмешки и иронию. Впрочем, это я не в упрёк. И вот, теперь я нашёл женщину, чьи красота и достоинства привлекли меня, и скоро состоится венчание. Торжеств из-за траура не будет, но моё счастье от того, что оно не будет вынесено на публику, меньше, согласитесь, не станет. Одновременно, — слухи о нём опровергнут вздорные выдумки мистера Тэлбота.

Шелдон на мгновение умолк, но потом, помрачнев, проговорил.

— Но, право слово, я глупец. Я иногда позволял себе подобные эпитеты на ваш счёт, Джулиан, прошу прощения. Большего идиота, чем я, и представить-то трудно. Я дерзнул усомниться в Божественном Провидении, я, ничтожный, ничего не понимавший глупец, осмеливался думать… Да, «Вечность — звук не для земных ушей…»

О! Мне ли было не знать, что, поскольку в мире есть свободные существа и они могут злоупотребить своей свободной волей, необходимо действие Промысла Божьего, направленное на устранение этих ошибок. Разве я не знал об этом?

Как мог я — трижды безумный — произносить в дерзости своей слова непотребные, недоумевать, что происходит со мной? Господь дал мне девицу красоты и совершенств необычайных, чистоту коей уберёг, храня для меня, от взглядов недостойных, и не давал очам моим оторваться от неё, прилепил сердце моё к ней, заставляя грезить ею во сне и наяву, а я роптал, называя это помешательством! Как мог я сказать такое? Любая подлость, любая клевета негодяя Тэлбота в итоге способствовали лишь возвышению моему и исполнению моих желаний. А я сокрушался, как Господь терпит подобного человека? Промысел любое зло обращает на благо. Как я мог забыть об этом? Смерть брата моего — почему недоумевал я, за что отцу моему, человеку праведному, наказание сие? Почему не подумал я о том, чего действительно заслуживал Родерик порочностью своею? Каждый получит по делам своим и, если не подлежит вразумлению, — извергается вон из мира сего. Что нового в этом для меня? Когда приходили на ум мне глупейшие мысли, почему не вспомнил я слова мудрости? Никогда не шлется тебе искушение, превышающее твои силы. Я, что, не знал об этом? Трижды идиот, вот кто я такой.

Поток богословствования Шелдона Монтэгю выслушал в полном безмолвии, но стараясь не упустить ни слова.