– Хорошо, если б они никогда и не выходили из моды! Это было бы для нас всех лучше, – резко ответил гофмаршал.
– Встань, Габриель, – сказал Майнау, повернувшись спиной к дяде.
Мальчик встал, и Майнау с саркастической усмешкой взял толстый том с легендами, который должен был, по-видимому, читать бедный «козел отпущения».
Во время этой тягостной сцены вошел дворецкий. Он нес на серебряном подносе мороженое. Как ни был раздосадован старик, но при виде подноса с мороженым он устремил пытливый взгляд на изящно украшенные серебряные тарелочки и знаком подозвал к себе дворецкого.
– Я проучу этого безмозглого повара, – проворчал он. – Такие горы самого дорогого фруктового мороженого!.. Да он с ума сошел?
– Так приказал молодой барон, – поспешил вполголоса пояснить дворецкий.
– Что такое? – поинтересовался Майнау.
Он бросил фолиант на стул и, нахмурив брови, подошел ближе.
– Ничего особенного, мой друг, – добродушно сказал дядя, искоса робко взглянув на племянника.
Он опять струсил и покраснел, как ребенок, несколько раз уличенный в одном и том же проступке.
– Пожалуйста, дорогая графиня, снимите вашу шляпку, – обратился он к молодой женщине, – и попробуйте этого ананасного мороженого! Вам не мешает освежиться после утомительного пути.
Лиана ласково погладила курчавую головку Лео и, расставаясь с ним, поцеловала его в лоб.
– Благодарю вас, господин гофмаршал, – сказала она очень спокойно. – Вы пока не признаете за мной ни имени Майнау, ни прав хозяйки дома, а графине Трахенберг приличия не дозволяют находиться одной в мужской компании. Позволите ли просить вас указать мне комнату, куда я могла бы удалиться, чтобы подготовиться к повторному совершению брачного обряда?
Может быть, старику, опытному дипломату, никогда не приходилось слышать такого резкого ответа или он менее всего ожидал его от этой весьма скромно одетой и угнетенной финансовыми обстоятельствами молодой женщины, только глаза его широко раскрылись и всегда хитрое выражение лица сменилось совершенным недоумением…
Рюдигер злорадно потирал за его спиной руки, а Майнау с удивлением осматривался: неужели это сказала «скромная девочка с робким характером»?
– Э, да вы очень обидчивы, моя милая графиня! – заметил дядя после минутного замешательства.
Майнау подошел к своей молодой жене.
– Ты очень ошибаешься, Юлиана, если думаешь, что в Шенверте хоть кто-то не признает твоих прав как хозяйки дома, – сказал он, явно сдерживая себя: видно было, что это стоило ему определенных усилий. – Для меня вполне достаточно рюдисдорфского венчания, оно навсегда дало тебе мое имя. А что думают об этом в здешних стенах, тебя не должно смущать. Позволь мне проводить тебя в твои комнаты.
Он подал ей руку и, не обращая внимания на старика, увел ее из галереи. Он остановился и заговорил только на лестнице.
– Тебя оскорбили. Поверь, что и мое самолюбие страдает из-за этого, – начал он гораздо спокойнее, чем говорил раньше. – Но я прошу тебя помнить, что моя первая жена была дочерью этого больного старика, его единственным ребенком. Второй жене поневоле придется быть предметом ревности родных покойницы. Я прошу тебя не принимать этого близко к сердцу, пока сила привычки не возьмет своего… Я не могу оставить Шенверт и поселиться с тобой в одном из других моих поместий главным образом потому, что, хотя Лео и необходима материнская забота, он должен здесь жить – я не могу отнять у деда его единственного внука.
Лиана молча продолжала спускаться по лестнице. Она не имела сил говорить с этим черствым эгоистом, который, приковав ее к себе навсегда прочными цепями, не предупредил даже о тягостных обстоятельствах ее будущей жизни.
– Вы, конечно, поймете, что в данную минуту у меня нет более сильного желания, чем удалиться отсюда, – возразила она, указывая чрез отворенные ворота, мимо которых они проходили, на освещенные солнцем окрестности. – Но этому препятствует осознание, что мое возвращение в Рюдисдорф станет отрицанием неразрывности союза, освященного моей церковью…
– Тебе было бы довольно трудно привести в исполнение такое намерение, – перебив ее, ледяным тоном произнес Майнау, идя вдоль длинной колоннады, находившейся в нижнем этаже. – Я не считаю нужным уверять тебя, что не позволил бы безнаказанно компрометировать себя таким поступком… Венчание и развод, причем одно за другим! Гм! Да… сколько бы этот случай дал пищи «добрым» людям, которые, будучи богобоязненными, и без того уже открещиваются от моих «странностей» и «эксцентричностей»! Я не против давать пищу их словоохотливости, почему же нет? Но на этот раз намерен избегнуть столь пикантного скандала.
Он отпустил ее руку и отворил дверь.
– Вот твои комнаты. Осмотри хорошенько, все ли тут по твоему вкусу. Каждое твое желание, особенно относительно изменений, будет, разумеется, тотчас же беспрекословно исполнено.
Он вошел вслед за ней и окинул взглядом анфиладу комнат, убранных с изысканною роскошью, и полугневная-полунасмешливая улыбка мелькнула на его красиво очерченных губах.