Брак по расчету

– Тут жила Валерия, но не бойся, – сказал он своим обычным язвительно-насмешливым тоном, от которого «дамы трепетали, как овечки», – ее душа была слишком легка и воздушна, точно сотканная из дорогих кружев, в которые она любила рядить свое изнеженное тело. К тому же она постоянно парила на крыльях строжайшего благочестия, так что теперь она на небесах.

Он позвонил, и когда явилась горничная, представил ее новой госпоже. Сообщив затем Лиане, что через час зайдет за ней, чтобы идти к венцу, он, не дожидаясь ответа, удалился. В то же время горничная прошла в противоположную дверь, чтобы приготовить все для перемены туалета.

Глава 6

Лиана осталась одна среди незнакомой ей обстановки. В первую минуту она поддалась невольному чувству страха, пробежала по всем комнатам и проверила все двери. Нет, она не была пленницей, даже стеклянная дверь одной из комнат, ведущая в сад, не была заперта, и ничто не мешало ей спастись бегством из этого дома… Бежать? Да разве она не добровольно приехала сюда? Разве она не могла сказать «нет», несмотря на грозные взгляды гневливой матери и слезные мольбы брата и сестры? Она необдуманно поддалась страшному заблуждению, и виной этому была ее институтская жизнь. Большая часть ее институтских подруг, аристократок по рождению, не могли выбирать себе мужа: они были уже помолвлены по воле родителей и вскоре после выпуска выходили замуж. Одна из них, красивая молодая девушка, – Лиана знала об этом, – учась в институте, всей душой любила молодого бюргера, но, несмотря на это, беспрекословно вышла за знатного старика. Под влиянием таких примеров и убеждений, поддерживаемых, с одной стороны, матерью, а с другой – братом и сестрой, Лиана думала, что подобное решение вполне естественно. Магнус и Ульрика хотели спасти ее от домашнего ада, и она, позволив себя спасти, не имела ни малейшего права обвинять Майнау в обмане. К тому же в ее сердце не было ничего, кроме желания свято исполнять свои новые обязанности. Только теперь она прозрела. Юлиана осознала, что навсегда разлучилась с теми, кого любила, и ничто не могло возместить этой потери. И она должна была поддерживать холодные отношения с человеком, с которым ее судьба была связана навсегда, который не мог любить ее и менее всего желал, чтобы и она когда-нибудь полюбила его… Впереди долгая жизнь на чужбине, без малейшей надежды на чье-нибудь взаимопонимание и сочувствие!..

Она подняла глаза, и взгляд ее остановился на голубых волнах атласной драпировки потолка. Тут только увидела она, что все стены обиты той же блестящей материей, и она точно парила в голубом эфире…

Вспомнив, с какой горькой иронией Майнау говорил о своей покойной жене, Лиана невольно подумала, что если жившая тут женщина и была упрямым, избалованным ребенком, то могла, раскапризничавшись, без опасения топать и в истерике броситься на пол – под ногами ее находился дорогой пушистый ковер, затканный нежными васильками. Во всем изящном и кокетливом будуаре не было видно ни полоски дерева или частички стены – везде, куда ни взглянешь, шелковая драпировка и мягкая мебель. Лиана отворила окно: эта покойница явно упивалась благоуханием жасмина – так сильно ощущался его аромат, и не только в воздухе, он исходил даже от дорогих кружевных гардин и тяжелых штор! Кто знает, не встрепенулась ли гневно «легкая, сотканная из кружев душа», улетевшая на небеса «на крыльях строжайшего благочестия», в ту минуту, когда вторая жена, отворивши окно, как бы вступала во владение этими покоями? Тихий голос, подобный жалобному стону, донесся до Лианы. Она затаила дыхание и прислушалась. Вошла горничная и доложила, что все готово для совершения ее туалета.

– Что это такое? – спросила молодая женщина, переступая порог смежной комнаты, когда тот же таинственный звук снова уловил ее слух.

Теперь она не сомневалась, что он доносился из окна.

– Там, напротив, на дереве висят эоловы арфы, баронесса, – ответила горничная.

Лиана посмотрела в окно и покачала головой.

– Но нет ни малейшего ветерка!

– А может быть, этот звук доносится оттуда, где уже несколько лет лежит больная женщина, – предположила девушка, указывая на видневшуюся вдали проволочную ограду, за которой возвышался обелиск красноватого цвета. – Я этого не знаю наверняка, я сама всего дней восемь как в Шенверте… Конечно, людям до этого дела нет, только в кухне говорили, что эту женщину содержат здесь из милости. Это ужасно! Говорят, что она некрещеная… Я не хожу за ограду – боюсь большого страшного турецкого вола, что там бродит, а по всем деревьям прыгают обезьяны, эти отвратительные животные! Фи!