– Наконец-то заряжаетесь, – весело сказал он, но в этот момент чувство юмора ей отказало.
– Что происходит?
– Все идет нормально, – утешил он.
Он подошел к лабораторному столу, включил звуковой генератор. Тот глухо завыл на частоте 100–300 Гц. Увеличив громкость, он взялся за ручку, регулирующую высоту. Генератор заревел повыше, и в этот момент золотистые волосы девушки затрепетали и встали дыбом, каждый волосок лихорадочно пытался отделиться от остальных. Он подкрутил тон до десяти КГц, еще немного, потом еще, доводя до не воспринимаемых ухом 11 КГц, отдающих в животе. В крайних пределах ее волосы вдруг падали, но примерно на тысяче становились торчком, делая ее похожей, по ее же словам, на «сияющую звезду». Она их чувствовала.
Прикрутив частоту до более-менее приемлемого уровня, он взял электроскоп и подошел, улыбаясь.
– Вы теперь и есть электроскоп, понимаете? И живой генератор Ван-де-Граафа. А еще сияющая звезда.
– Опустите меня, – только и смогла выдавить она.
– Не сейчас. Пожалуйста, оставайтесь на месте! Дифференциал между вами и всем, что вокруг, так велик, что если приблизитесь к чему-нибудь, то разрядитесь. Вам-то не повредит – это не динамическое электричество, – но еще обожжетесь или испугаетесь.
Он вытянул вперед электроскоп. Даже на таком расстоянии – при ее-то нервах – она видела, как разошлись золотые лепестки. Он обошел девушку кругом, внимательно наблюдая за лепестками, двигая прибором вперед и назад, влево и вправо. Когда он вернулся к звуковому генератору, то чуть уменьшил мощность.
– Вы излучаете такое поле, что не могу уловить колебания, – объяснил он и на этот раз подошел к ней еще ближе.
– Я больше не могу, не вынесу, – пробормотала она.
Он не услышал или не придал значения. Водил электроскопом около живота, потом пошел вверх, потом из стороны в сторону.
– Ага. Вот ты где, – обрадовался он, придвигая инструмент к ее правой груди.
– Что там? – застонала она.
– Опухоль. Правая грудь, внизу, ближе к подмышечной впадине. Среднего размера, – присвистнул он. – Но злокачественная, излучение идет адское.
Она покачнулась и рухнула вниз. Ей стало дурно, в глазах почернело, затем темнота уступила сине-белому сиянию, но тут же обрушилась снова куском падающей скалы.
– Вы меня слышите?
Комната, стена, стол, мужчина ходит… ночь в окне и хризантемы, как живые… Разве не знаешь, что они срезанные и умирают?
– Как вы?
– Пить.
Что-то холодное, даже от маленького глотка сводит челюсти. Грейпфрутовый сок. Откинулась на его руку, в другой он держит стакан.
– Спасибо. Большое спасибо.
– Простите, – сказал он, будто прочитав мысли. – В некоторых случаях колготки и мини не к месту. Но все постиранное и высушенное, висит вон там. Можете переодеться в любой момент.
Коричневое шерстяное платье, колготки, туфли. На стуле.
Он вежлив, отходит, ставит на тумбочку стакан рядом с графином.
– В каких случаях?
– Когда тошнит. Или нужно подложить утку, – откровенно признал он.
– Извините. Наверное, я…
– У вас был шок, и вы еще не оправились.
Он не решался. Впервые она видела его в этом состоянии. На мгновение даже стала понимать его мысли.
Должен я ей сказать, что думаю?
Конечно, должен. И он сказал.
– Вы не хотели приходить в себя.
– Ничего не помню.
– Груша, электроскоп. Укол, электростатическая реакция.
– Нет, – произнесла она, не понимая. А затем, уже понимая, крикнула: «Нет!»
– Держитесь! – яростно выпалил он, а потом оказался рядом, нависая над кроватью и прижимая ладони к ее щекам. – Не засыпайте. Вы справитесь. Справитесь, теперь все хорошо. Понимаете? Все хорошо.
– Вы сказали, что у меня рак. – Это прозвучало по-детски, обиженно.
– Вы сами в этом признались, – рассмеялся он.
– Но я не знала точно.