Браки по расчету

Мысль пойти к Банхансу за «референцией» относительно Недобыла, как если бы он был ее женихом, показалась Валентине до того комической, что она беззвучно рассмеялась, и румянец облил ее шею, лицо и виски, которые она только что открыла, расплетя тонкие и твердые косички, спускавшиеся от середины лба к ушам и обрамлявшие ее прическу, — косички придавали лицу вид серьезный, степенный и строгий. Но почему бы и не навести справки хотя бы о чужом, если он сделается завсегдатаем нашего салона, почему же не заглянуть ему в зубы, не поинтересоваться, что он за птица? — Валентина расплела косички и зачесала волосы за уши.

— Мне некому давать отчет, — продолжала она разговор сама с собой, разглядывая, к лицу ли ей другая прическа. — Лиза пристроена, я никому ничем не обязана, сама себе госпожа, и какое мне дело до того, что скажут люди, а потому, ей-богу, не знаю, зачем мне носить старушечью прическу и представляться старше, чем я есть… Теперь уж все от самой Лизы зависит, не от меня. У нее муж такой, что ей кто угодно позавидует, вот и пусть покажет, на что она способна, пусть завоевывает его. Да уж, милочка, темпераменту я в тебя накачать не сумела, а как с мужем обращаться, об этом я тоже не могла тебе лекции читать… В одном Баби совершенно права: при моем состоянии и наружности я могла бы получше устроиться, чем быть домоправительницей у падчерицы.

Дойдя до этого практического соображения, Валентина ощутила некое разочарование. Рассеялось обаяние первых минут, когда она всматривалась в свое тройное отражение, улетела нежность, бросившая ей кровь в лицо, — Валентина не была больше девушкой, изумленной сознанием своей тайны, опять она сделалась решительной, опытной женщиной, которая не собирается давать себя в обиду и за свои деньги желает получить как можно больше наилучшего товара. Нет, так-то лучше, — сказала она себе, вновь заплетая косички. — А то начнутся разговоры, неприятные расспросы — зачем это мне?

Герой! Герой! — вдруг вспомнила она и, неизвестно почему, опять рассмеялась. — Распространял листовки и доигрался до того, что его выгнали из школы… значит, такой же фантазер, как Борн; кто бы подумал? Но Борн начал без гроша в кармане, а у Недобыла значительное состояние; он моложе Борна и образованнее, у него за спиной гимназия, он знает латынь, в то время как Борн учился на каких-то там вечерних курсах… Бог мой, вот был бы удар, вот было бы землетрясение, если б я, чего доброго, сделала партию лучше, чем Лиза! И уж поверь мне, дочка, я-то со своим муженьком не обходилась бы так, как ты, я-то не была бы «у-том-ле-на» или «вся боль-ная», мне-то спать не хотелось бы, нет, нет!

К Валентине вернулось хорошее настроение, и когда служанка постучалась к ней и доложила, что ужин готов, Валентина задула свечу и пошла в столовую — бодрая, с замечательным аппетитом, преисполненная душевного веселья.

6

В столовой, солидной комнате, со стенами, до половины обшитыми полированными панелями, чьи верхние филенки какой-то мрачный художник украсил картинами гибели Помпеи, пожара Рима, морской битвы якобы при Саламине и прочих катастроф, у стола, покрытого плотной, туго накрахмаленной, иссиня-белой скатертью, поверх которой лежала еще кружевная, и уставленного тарелками, уже стоял Борн, с интересом читая что-то в толстой записной книжке. Видя, как он в задумчивости то опускает, то поднимает бровь, то морщит, то вновь разглаживает лоб, Валентина вспомнила слова Смолика о том, что в голове у Борна идеи рождаются, словно кролики, — и представила себе, как они выскакивают из его головы, маленькие, пушистые, вприпрыжку разбегаются по столу, шевеля розовыми носиками.

— Фанинька, поди спроси молодую хозяйку, не подать ли ей ужин в постель, — подавляя смех, приказала она служанке, которая ставила на середину стола блюдо с запеканкой из шпината и, проворно схватив тарелку Борна, продолжала:

— Не знаю, какой у вас нынче аппетит, скажете, когда хватит!

Она стала накладывать зятю полными ложками, энергично и неутомимо, как то волшебное коромысло, которое до тех пор носило воду, пока не затопило весь дом. Но если коромысло можно было остановить магическим словом, то Валентина не так-то легко поддавалась уговорам.

— Да вы ничего не едите, нельзя так, вид у вас как у женатого воробья, — возразила она на мольбы Борна. И добавила еще две ложки.

Фанинька вернулась с сообщением, что молодая госпожа выйдет к столу, и вслед за тем в столовую вступила Лиза, очень красивая и бледная. На ней было новое с иголочки желтое платье из мягкой шерстяной ткани, с черным: пояском и манжетами из черного кружева. На шее у нее алел маленький рубиновый крестик на тоненькой, почти невидимой цепочке.

— Мне уже лучше, — со страдальческой улыбкой ответила она на вопрос Валентины — зачем ей понадобилось вставать, когда пролежала весь день с мокрой тряпкой на лбу, тем более что гости разошлись.