Браки во Филиппсбурге

— Ага! — выкрикнул Альвин, вскочил и закричал, перекрывая вой мотора, который именно в этот миг угас, так что крик Альвина прозвучал чересчур громко и резко: — Он пьян. В дым. В этаком виде разъезжает по улицам! Да таких сажать надо. Да за решетку…

Окружающие потребовали, чтобы он так не орал. Он, верно, от волнения не заметил, что мотор уже не воет. Сейчас нужно прежде всего помочь человеку. Альвин еще раз взглянул на грубоватое лицо пострадавшего, застывшие глаза смотрели на него сквозь узкие щелки. Под носом виднелся черный сгусток крови. Кто-то зажег карманный фонарик: губы несчастного были разбиты, и все лицо ободрано; минутку, и Альвин, сунув руку в карман его пиджака, вытащил бутылку, ага, водка, да-да, водка, мерзкая, дешевая сивуха, вот, пожалуйста, понюхайте, парень в дым пьян, я не виноват, вот поглядите же, он сам причина своей беды, в дым пьян…

Кто-то сказал, что пострадавшего нужно на машине Альвина отправить в больницу. Альвин воспротивился. Сначала пусть приедет полиция! У него совесть чиста. Он ни к чему здесь не притронется. Сначала пусть все запротоколируют. Он адвокат и знает порядки. Но тут прибыл врач, он приказал незамедлительно увезти пострадавшего. Место, где тот лежал, он обвел мелом. Ильза шепнула Альвину, чтобы он не возражал. Тогда Альвин подвел машину, не переставая, правда, ругать пьяного, и подумал — хотя в глубине души понимал, что нельзя так, — ну вот, теперь он еще измажет мне машину; он запретил себе так думать, но, пока два добровольца под руководством врача укладывали пострадавшего в машину, мысль эта возвращалась снова и снова. Врач сказал, что состояние раненого очень серьезное. А когда Альвин возразил, парень, мол, сам во всем виноват, врач оборвал его, сказав, что стыдно в такую минуту говорить о вине, ведь может вполне случиться, что пострадавший скончается от травм. Альвин почувствовал, как кровь ударила ему в голову, он схватился за машину, чтобы не упасть, что это говорит врач — скончается от травм? — этот пьянчуга, который на своем мопеде наискосок трусил по улице, ничего себе, хорошенькая история, судебное разбирательство, отчеты в газетах, это же погубит его, в таких случаях всегда что-нибудь да прилипает, всю вину никогда одному не приписывают, хотя бы из-за страховки, а ему, только-только начавшему политическую карьеру, как ему теперь завоевать избирателей, политические противники, конечно же, станут называть его убийцей, а политическому деятелю нужна незапятнанная репутация, особенно вначале, и вот надо же, чтобы с ним такое случилось.

Альвин почувствовал, как в нем нарастает злоба к этому пьянчуге. Сам он хоть и смотрел в зеркальце, ища взгляда Сесили, но ведь и правую сторону улицы не выпускал из виду, или все-таки… Ехал он и правда очень быстро. Видела ли Сесиль, что он все время смотрел в зеркальце? А если видела, то скажет ли об этом, если ее вызовут как свидетельницу?

Да, он, Альвин, искал ее взгляда, а она ни единого раза не глянула на него. Значит, она не заметила, куда он смотрел!

После больницы Альвин вернулся к месту происшествия. Полиция уже прибыла и все запротоколировала. Альвин дал показания: он ехал по правой стороне, с умеренной скоростью, внезапно с другой стороны на него надвинулся луч света, он попытался взять вправо, и ему это почти удалось, но все-таки мопед черканул по левой стороне машины, особенно резко по заднему крылу, это, видимо, и привело к падению. Если бы Альвин, сохраняя присутствие духа, не взял правее, э, да что там, можно себе представить, что было бы с этим пьяницей. На вопрос, видел ли он уже издалека, что по другой стороне улицы навстречу ему движется мопед, Альвин ответил: да. После этого «да» он поискал глазами взгляд Сесили. Она стояла тут же, опустив глаза в землю, где оставался намеченный водоустойчивым мелом силуэт пострадавшего, видно было даже выброшенные вперед руки.