Федор Викторович Воронов сидел на крыльце своего, вполне даже не старого дома. Озирал большое, неплохо обустроенное подворье, любовался прекрасным видом на Енисей. Привычно, на автомате, оценивал направление и силу ветра, наличие и высоту волны. Посматривал в небо, на облака, гадал, задует ли 'север', и жизнью был в очередной раз доволен. Он вообще, относился к той весьма немногочисленной категории граждан, которых все устраивает. Скажу больше, его устраивало АБСОЛЮТНО все! Жизнь, то место, которое ему в этой жизни принадлежит, время года и погода. И все, все, все прочее. Трое взрослых сыновей построили себе по дому и нынче отделились, забрав с собой свою мать. Его жену Нинку, с которой он давно не ладил. Средний, самый ушлый, задержался было с переездом в собственные хоромы, бурчал что-то про отделку, ещё какие-то причины. Но Викторыч махом просек ситуацию, а именно обыкновенную лень. И мягко намекнул Антохе, что на готовом, у родителя, конечно, здорово. Но 'дом, милый дом', будет тебе гораздо лучше. Теперь вот сидел, смаковал одиночество. Оно было ему хорошо знакомо и привычно, но не тут, а в тайге, на участке. Здесь же постоянно кто-то мельтешил поблизости. Даже если и не досаждал, то все равно, так или иначе где-то имелся. По укоренившейся привычке всё анализировать, подумал:
'А что это ни тяготит меня разъезд народа? Даже какое-то облегчение почувствовал... Нинку не считаем, отгорело... Идём дальше... Вроде не извращенец, сыновей действительно люблю. Все родители переживают, когда дети вылетают из родного гнезда...'.
Ворон умел думать в третьем лице. Иногда, чтобы посмотреть на проблему, как бы со стороны, думал о себе, как о другом человеке. Вот и сейчас, мысленно прищурился, размышляя будто о постороннем. 'Слишком уж он любит свою работу. Промысловики к концу сезона скучают по дому, торопятся выехать в деревню. Он нет. Неохотно уезжает с участка. Жалко покидать тайгу. Она ему никогда не надоедает. Сейчас, когда вся родня разъехалась, создалась небольшая иллюзия леса, будто он один, на промысле, на участке. Доволен, дикарь...'.
Способность к такому анализу появилась у Викторовича в отрочестве, в далеком шестьдесят пятом году.
'Ему было почти пятнадцать, оканчивал школу семилетку, но какой-то особой тяги к книжным знаниям и самим книгам не испытывал. Зато уж об окрестных лесах, речках, озерках и урочищах, знал ни в пример больше некоторых взрослых. Имелось у него и ружье: одностволка, курковка, двадцать восьмого калибра. Знаменитая Иж-5. САМ приобрел ее в хозяйство, в прошлом сезоне. Взял в аренду с выкупом. Хотя таких слов тогда, ни он, ни вообще никто в стране не знал. Хозяин ружья сказал - 'ничо, за осень рассчитаешься'.
Рассчитался за восемь дней. Бобра добыл, и барсук совсем недалеко от деревни попался. Так что стала 'ижевка' его собственностью. Кроме того, 'продавец' подарил четырнадцать латунных гильз, коробку капсюлей и еще кое-какой ружейный припас. У них хорошие отношения были.
Сосед фронтовик, дядя Устин, купил было два ружья в городе. Вот эту Иж-5 и ЗК, тоже одностволку. Обеспеченный дядька был, экскаваторщиком трудился, в угольном разрезе, неподалеку. Здоровенный экскаватор драглайн. Неделю на работе, неделю дома. На станцию, к поезду, что их на смену возил, ездил на 'козле', новеньком мотоцикле М-103 Минского завода.
Вообще-то, у него целых три ружья было. Одно ещё с войны привез, 'Зауэр' называется. Устин почему-то 'зауэр-три кольца' говорил. За двадцать послевоенных лет двустволка эта немецкая, вроде как немножко под расшаталась, он и приобрел два наших ружья, новых. Долго плевался потом, 'дрова' говорил. После той покупки, они вечера три вдвоем просидели. Разбирали, подгоняли, смазывали аккуратно - наладили 'зауэра'.
- Старый стану - тебе отдам! - говорил дядька, любовно прикладываясь к ружью.
Федька верил, Устин и приучил его к охоте, отца-то не было, сгинул на реке. Два года Ворону было. Плот мужики по Кану сплавляли, лес на контору колхозную. Под батей бревно и крутанулось. Правление колхоза тогда с похоронами помогло, какую-то единовременную помощь, мать говорила, выдали. Одно время вроде даже пенсию на потерю кормильца получала. Правда, недолго. Что-то потом там перепутали, в бухгалтерии.
- Я бы пошел промысловиком... - кряхтел сосед, дымя папиросой, - да чтобы такую зарплату, как щас у меня, на карьере, выработать, надо окрестную живность косой косить.
С этих, часто слышимых слов, рассказываемых соседом охотницких баек, интересных случаях в тайге, когда-то и захотелось Федьке в неведомые промысловики.