Брамс. Вагнер. Верди

Волею случая в 1853 году молодой музыкант приобрел более широкую известность. Скрипач Эдуард Ременьи[13], венгерский эмигрант, покинувший родину после подавления революции 1848 года, предложил ему принять участие в качестве аккомпаниатора в импровизированной концертной поездке. Ременьи — по всей видимости, не столько серьезный музыкант, сколько просто одаренный цыган (Брамс цитировал одну из его фраз: «Ну уж седни я им выдам Крейцерову — волосья дыбом встанут!») — уже успел, однако, кое-что повидать на своем веку. К тому же этот бродяга был еще и беззастенчивый приживал, которому не составляло труда завязать выгодное знакомство или извлечь из знакомств выгоду. Вместе со своим аккомпаниатором он явился с визитом к процветающему земляку, скрипачу Йозефу Иоахиму[14], который еще мальчиком начал концертную деятельность под покровительством Мендельсона и который ныне жил в Ганновере, занимая пост королевского концертмейстера. С первого взгляда Иоахим и юный Брамс почувствовали обоюдную симпатию, которая переросла затем в многолетнюю — на всю жизнь — дружбу. «Брамс, — писал в ту пору Иоахим одной из своих приятельниц, — это исключительный композиторский талант, и притом натура, которая в состоянии развиться во всей своей абсолютной чистоте лишь в укромнейшем уединении; он чист, как алмаз, мягок, как снег… В его игре есть тот жаркий пламень, я бы сказал, та фантастическая энергия и точность ритма, которые предвещают Художника, а в его сочинениях уже сейчас столько законченности, столько мысли, сколько я не встречал пока ни у кого из молодых артистов его возраста».

По совету Иоахима оба странствующих музыканта для начала отправились в Веймар к Ференцу Листу. Как придворный капельмейстер великого герцога, Лист вместе с русской княгиней Витгенштейн жил в Альтенбурге, окруженный целым штабом молодых талантов (в частности, таких, как Рафф[15], Клиндворт[16], Корнелиус[17]). В этой толпе, блиставшей несколько экзальтированной гениальностью, Брамс, застенчивый и неловкий, почувствовал себя крайне неуютно; не помогло и дружеское одобрение самого Листа. Он расстался с Ременьи, который, напротив, оказался в своей стихии, и отправился в Геттинген, куда его настойчиво звал Иоахим. Летом, во время пеших странствований по берегам Рейна, и затем в гостях у состоятельных любителей музыки в Мелеме близ Бонна[18] он наконец решился на давно подготовленный Иоахимом визит в Дюссельдорф, к Роберту Шуману, мастеру, которого Иоахим ставил превыше всех. Этот визит — в сентябре 1853 года — стал важнейшим событием в его жизни, поворотным пунктом, решающим образом определившим и житейскую судьбу, и внутреннее развитие молодого музыканта.

Как издатель основанного им в Лейпциге «Нового музыкального журнала», Шуман в течение десяти лет был одной из ведущих фигур немецкой музыкальной жизни, задававших тон общественному мнению в ней. В своем журнале, давно, впрочем, перешедшем в другие руки[19], он опубликовал после встречи с Брамсом статью «Новые пути» — едва ли не единственный в истории музыки действенный акт дружеского внимания со стороны зрелого, признанного мастера к юному, начинающему и одновременно памятник тому, кто ее написал, его энтузиазму, его сердечности, его буквально сверхъестественной художественной интуиции и пророческому дару.