Бранденбургские ворота

Когда услышали по радио о войне, Андрей с Феликсом сразу пошли в военкомат: они спортсмены-разрядники, оба занимались в лыжной и боксерской секциях, прошли стрелковую подготовку. Просили, как и все добровольцы, чтобы сразу дали оружие и направили туда, где идут бои. Но у военкомата были свои планы. Им предложили заполнить анкеты в училище, которое срочно готовило пехотных командиров. Ничего не поделаешь — заполнили анкеты, прошли медкомиссию. Феликса взяли в курсанты без звука — у него было все в полном ажуре, а Андрея отсеяли.

Пришлось друзьям расстаться. Феликс утешал, говорил Андрею, что не важно кем, а важно как. Однорукий военком Гриценко — старый «кобылятник» — подошел, хлопнул по плечу:

— Не журись, хлопче. Иди в Особу Комсомольску брыгаду. В ней мы гуртуем наикрасчих спортсменив. Бейся за наш Червоннй Союз, як мы в гражданку с твоим батьком рубились. Потом добавил тихо:

— А моего Федька, мабуть, вже нема… Вин пограничник був…

Слева бухнул винтовочный выстрел. И сразу в ответ застрекотали автоматы, пять или шесть. Неподалеку, за молодым леском. Трое разведчиков замерли, тревожно разгадывая звуки невидимого боя — внезапного, короткого, суматошного…

Впереди просека. Там, наверное, разведгруппа соседей напоролась на немецкий дозор.

— Поможем? — почти беззвучно спросил Бугров. Куприянов колебался. Помочь надо бы, но задание выполнить — прежде всего. Добытые сведения нужны командиру.

— Ты, Бугров, давай жми дальше, — сказал Клим. — В случае чего — доложишь сам. Но за лесом подожди нас чуток.

Андрей взглянул на командира с укоризной: а еще свой, с одного завода. Но приказ есть приказ — переступил на лыжах «веером», яростно вдарил палками в снег и пошел «финским ходом».

Сзади раздались трескучие очереди. Андрей круто развернулся. Стреляли сержант и Гуськов. Выскочившие из ельника немцы охватывали их с двух сторон.

Бугров рванул к своим. Неподалеку от полянки вскинул автомат — палки повисли на запястьях, — дал длинную очередь, сбил двоих или троих. Суматошная трескотня автоматов с двух сторон… И вдруг стало тихо, жутко тихо — до звона в ушах. Величаво стоял лес, искрился снег, сыпалась с высокой сосны золотистая шелуха…

Кто-то застонал на поляне, выругался по-русски.

— Клим! — негромко окликнул Андрей. — Товарищ командир!

Клим не ответил. Бугров осторожно, выставив автомат, продвинулся вперед на несколько метров и опять негромко окликнул:

— Ребята! Где вы?

Раненый заматерился еще громче. Не Клима голос!..

— Гуськов! Мишка!

Теперь у Бугрова полный обзор. В снегу валяются убитые немцы — около десятка. Торчат ноги в серых обмотках, плечо с чужим погоном, застывшая рука высовывается из сугроба с черным «шмайссером»… А это?.. Это — Клим…

Он лежит навзничь, широко раскинув руки с палками. Одна лыжа подмята под себя, другая торчит острием в небо. А лицо уже не его…

Мишка опять натужно выругался. Бугров увидел его наконец. Он привалился спиной к заснеженному пню, полушубок распахнут, густо-красно окрашен понизу…

— Смотри! — отчаянно вскрикнул Гуськов. — Еще фрицы!

На поляну из ельника неловко выбирался рослый немец. Руки в серых перчатках он держал высоко над головой. Оружия нет — бросил. Лицо мокрое, искажено страхом.

— Nicht schießen! — с ужасом бормотал немец. — Bitte, nicht schießen![14]

— Стреляй! — закричал Гуськов, хватаясь за автомат, висевший у него на шее. — Стреляй, Бугров!

— Ich gebe auf! Ich kann nicht mehr![15]

— Стреляй, что глядишь! — заорал Мишка. — Бей! Бей!!!

Андрей смотрел в посиневшее, испуганное лицо немца словно околдованный. Ч е л о в е ч е с к о е  лицо. Может…

— А, сволочь! Трус! — завопил Мишка и саданул сначала по вершинам сосен, с которых посыпались снег и иголки, потом вниз! Немец упал на колени. Выше поднял руки над головой:

— Bitte, nicht… Bitte![16]

— Не стреляй! — крикнул Андрей. — Он сдается!

Но Мишка все стрелял. По ним обоим! И в обоих попал…

Падая, Бугров успел увидеть, как немец резко схватился за лицо. Из-под серых пальцев брызнули красные капли…

Тот убитый немецкий солдат — самый первый, которому Андрей успел взглянуть в лицо, — не был, конечно, из «Германии Тельмана». Ничем не походил он на отважного коммуниста Бруно Райнера, сына Мышки-Катеринушки. Тот не стал бы лепетать жалкие слова о пощаде, а выкрикнул бы слова-пароли, который любой советский человек сразу поймет. И первое из них — Genosse![17]

На других фронтах такое случалось — об этом приходилось слышать Бугрову. Один бывший пограничник рассказывал, что двадцать первого июня какой-то отчаянный немецкий парень переплыл порубежную речку Буг и предупредил о вероломном нападении рейха. Говорили, что и в других местах немецкие коммунисты переходили на сторону Красной Армии, воевали вместе с белорусскими и украинскими партизанами. Но таких случаев, наверное, было немного: сам Бугров за три года войны не встретил ни одного немца из «Германии Тельмана».