Бранденбургские ворота

Здание ЦК он увидел, оглянувшись, уже позади себя. Оно было как надежная крепость. Рабочие-дружинники поставили прочный заслон и не впустили никого.

Но зато рядом, на соседних площадях и улицах, начался дикий погром. Враги новой республики, те, кто долго таился по темным щелям, крушили все подряд: с треском высаживали двери государственных и общественных учреждений, срывали вывески профсоюзных и кооперативных объединений, разбивали витрины магазинов, сдирали афиши, оповещения о лекциях, о пионерских сборах в лагеря — все, что хоть чем-то напоминало о народной власти. Тут же воры и спекулянты громили склады и магазины.

На стыке Лейпцигерштрассе и переулка, ведущего к «зональной границе», Бугров увидел, как полыхал костер из книг, журналов и газет. Он живо напомнил то время, когда очумелые фашисты громили Национальную библиотеку и жгли книги Маркса, Энгельса, Ленина, Гейне и Брехта, Толстого и Максима Горького…

Теперь в чудовищный костер вместе с книгами классиков летели брошюры с докладами и выступлениями Вальтера Ульбрихта и Отто Гротеволя, мемуары соратников Тельмана, документы Нюрнбергского процесса, сборники законов и постановлений, принятых в ГДР в интересах трудового народа.

Кипами летели в огонь и номера газеты «Neues Deutschland» с материалами последнего пленума ЦК СЕПГ, где были вскрыты и проанализированы ошибки и давались исчерпывающие разъяснения. В отблесках пламени и в хлопьях бумажной сажи тащили в сторону «Дрюбена» какого-то окровавленного человека. Его добивали на ходу.

Бугров не мог видеть всего, что творилось в центре Берлина. Только потом он узнал, что как раз в это время фашиствующие молодчики из «Дрюбена» забрались на Бранденбургские ворота и сорвали с них трехцветный флаг с трудовыми символами республики. Вместо него вонзили флаг с когтистым черным орлом, напомнившим многим берлинцам недавнее прошлое.

Бугров надеялся, что в других районах Берлина дело обстоит иначе. Там организовано мощное рабочее сопротивление реакционному мятежу, умело и решительно действуют вооруженные заводские отряды, вступает в бой отважная синеблузая молодежь. Да и старые тельманцы ринулись врукопашную, вспомнив, как лупили они униформированных бандитов Рема и Гитлера.

Из тайников памяти всплывали лица погибших солдат, которых он сам хоронил на долгом пути до Берлина. Родное лицо Феликса… Он смотрел на Андрея с непереносимым укором…

— Но что это?

Бугров услышал отдаленный гул. Он сразу узнал его, в этом он не мог ошибиться — шли родные «тридцатьчетверки». А потом он увидел их. Они продвигались походным маршем. Танки шли, строго соблюдая походный интервал. Никаких угрожающих маневров, ни единого поворота орудийных башен, ни единого выстрела.

Андрей смотрел на красные звезды и шептал растроганно:

— Спасибо, ребятки!.. Спасибо! Выручили! Успели!

Рокот мощных моторов звучал в его сердце гордым гимном. В него вплеталось задорное тиканье отцовского Медного Будильника, начавшего в октябре 1917 года отсчет революционного времени.

Толпы на центральных площадях и улицах Берлина стали быстро редеть. Большинство немцев оказались втянутыми в демонстрацию случайно или даже против своей воли. Они вовсе не собирались отстаивать те лозунги, которые выдвигали организаторы.

Теперь случайные демонстранты растерялись. Какой-то подросток не знал, как ему избавиться от антисоветского плаката, который он тащил во время выступления. Забежав в подворотню, парень поставил плакат возле мусорницы и вышел, посвистывая, с независимым видом.

Старая немка благонамеренной наружности несла к магазину с разбитой витриной украденные часы с кукушкой. Они продолжали идти. Похитительница подгадала повесить часы на прежнее место аккурат в тот момент, когда большая стрелка подошла к двенадцати. Кукушка выскочила из приоткрывшейся дверцы, старушка отпрянула, едва не упав.

На Унтер-ден-Линден возле университета Гумбольдта стояла группа рабфаковцев с красным флагом. Они заняли позицию возле медной таблички, где было написано, что здесь, в университетской библиотеке, в начале века работал В. И. Ленин. Рабфаковцы радостно приветствовали танкистов, благодарили их громко по-немецки, по-русски и на других языках.

На углу Глинкаштрассе приплясывал сухопарый высокий старик, похожий на Дон-Кихота — с белыми волосами из-под черного берета и в кожаных крагах, обтянувших тонкие ноги. При этом он пел и размахивал тросточкой. Когда танки прошли и шум стал тише, Бугров услышал «Катюшу»:

Выходиля, песнью заводиля…

Старик закашлялся — петь он уже не мог, но сквозь сухой кашель упрямо пояснил Андрею по-немецки:

— Нас… победить… нельзя!

— Нельзя! — согласился Бугров и поднял к виску крепко сжатый кулак — «Рот-Фронт»! Старик радостно ответил.