Браслет из города ацтеков

– Именно.

Того придурка, который залез в эту гениальную голову и переворошил там все. И как знать, не от его ли лечения Адаму так плохо?

– Ты испытываешь угрызения совести? – Адам подошел и встал рядом. Он повторил Дашкину позу, упершись ладонями в край стола и вытянув ноги. – Но данный вариант единственно возможен при нынешней ситуации. Я предпочел бы смерть. Но я сомневаюсь, что самостоятельно сумею убить себя. Следовательно, я должен или найти кого-то, или отказаться от данной мысли.

До омерзения логичен. Почти как раньше.

Ну почему он не совсем как раньше?

– Постороннее вмешательство в данном случае необходимо, – подытожил Адам. – Сегодня я испытал желание убить человека. Я решил, что он причинил тебе вред. Я с трудом удержался. И я опасаюсь, что подобные вспышки повторятся. Мне будет легче, если я буду знать, что нахожусь под контролем до тех пор, пока сам не научусь контролировать подобные эмоции.

– Это просто-напросто злость.

– Для тебя. Для меня это – проблема.

И выражение лица сосредоточенное. Правильно, Адам решает очередную головоломку, на сей раз – собственной жизни.

– Я… – Дашка решилась. – Я найду тебе другого врача. Ладно?

Это место мало походило на лечебницу. Оно было ярким, словно нарисованным детской акварелью. Лужайки. Клумбы. Скамеечки. Беседки.

Деловитые медсестры и длинная докторша с волосами, завязанными в высокий хвост. Докторша при разговоре мотала головой, и хвост тоже мотался, шлепая по щекам.

– Адам? Приятно познакомиться, – она не стала протягивать руку, но указала на кресло, стоящее в углу кабинета. – Присаживайтесь. А вы – Дарья? Тоже присаживайтесь…

Она говорила и говорила, речь журчала ручьем по камешкам, и Дашку постепенно отпускало.

Это же не тюрьма, а больница. Хорошая. Дорогая. И врач тоже хороший и тоже дорогой, но главное – по глазам усталым видно – человечный.

Здесь Адама не обидят.

А Дашка будет приезжать. Она не бросит Адама. А он, если повезет, передумает умирать.

И Дашка, скользнув взглядом по строкам контракта, поставила подпись.

Эпилог

Я, Тлауликоли, пишу эту последнюю страницу чужого повествования, в котором в равной мере смешались две половины одной правды.

И хочу верить, что боги рассудят нас.

Не стало больше Теночтитлана. Скоро погибнут и иные земли, но глаза мои не увидят чужой боли, а сердце избавится от мук. Сегодня духи Ушмаля приняли сокровище, переданное мне Куаутемоком, – да подарят ему боги освобождение[5].

Жизни в этом мире не осталось.

И последней данью гибнущему солнцу я принес жертвы. Я отдал Уицилопочтли троих пленников и теуля с душой собаки. Я отдал Тескатлипоке еще двух пленных и теуля, который должен был быть воином, хотя называл себя жрецом.

Я собственной рукой выпустил сердца моих воинов, и каждое из построенных нами убежищ обрело хранителя. Да исполнят духи Ушмаля свое обещание.

В последнюю ночь мою я смотрел на звезды и слушал дыхание той, которую нашел слишком поздно. Я был глуп и упрям, я слишком медлил с возвращением, но благодарен богам даже за те мгновенья счастья, что выпали на мою долю.

Небо поблекло. Мой брат встречает рассвет. И я встаю рядом с ним. Я знаю, что случится сегодня: на моих руках уснет Водяной цветок, и солнце в сердце моем погаснет. Я положу ее на камень, доверив хранить покой сна богам, и собственной рукой нанесу удар.

Я плачу, хотя глаза мои остаются сухими.