Браслет Изиды

Факир оказался отставным французским солдатом, долгое время жившим среди арабов и понахватавшим верхушек их тайных знаний. Тем не менее, надо отдать справедливость, представление было довольно интересное; правда, большинство опытов было мне уже известно: факир протыкал себе длинными иглами горло, язык, руки, вставлял в глаз шило и выворачивал им все глазное яблоко, державшееся на одном нерве, вышивал у себя на щеке узоры иглой с черной шелковой нитью, затем брал невероятно отточенное лезвие кривой сабли, приставлял его острый бок вплотную к обнаженному животу и ударами тяжелого молота вгонял саблю в тело; после извлечения сабли на теле не оставалось ни малейших следов поранения, даже царапины или хотя бы легкого кровоистечения. Все это было довольно обыденно, и только ничего подобного не видевшие туристы ахали и охали от удивления.

Но вот в заключение опыта факир обратился к зрите-ям с предложением: «Не желает ли кто-либо из почтенных зрителей подвергнуться таким же опытам?», — причем он, факир, конечно, ручается за полную безопасность и отсутствие всякого риска.

Это уже становилось интереснее.

Опыт факира над ним самим можно было объяснить тренировкой, знанием особых приемов, наконец, прямо каким-нибудь жульничеством, но опыты с третьими лицами — дело другое… Разве, если допустить какое-нибудь предварительное соглашение…

Под влиянием внезапной мысли, как-то совершенно помимо моей воли, у меня вырвалось заявление:

— Я желаю!..

— Пожалуйста… Прошу вас, — любезно пригласил меня факир на эстраду. — Не бойтесь. Никакого вреда я вам не причиню.

— Я нисколько и не боюсь, — ответил я, входя на эстраду и внутренне раскаиваясь в своей поспешности.

— Очень вам благодарен, — раскланялся факир. В его тоне мне послышалась легкая насмешка; впрочем, в ту минуту я не придал этому никакого значения.

Солиман бен Аисса занялся приготовлениями к опыту; приготовления эти были совсем не сложны. Заключались они в том, что факир опустил длинные острые шпильки, которыми протыкал себе тело, в сосуд, наполненный какой-то жидкостью, «для дезинфекции», как пояснил он, затем быстро проделал перед моим лицом несколько едва уловимых пассов рукой, оттянул пальцами мою правую щеку и с быстротой молнии всадил в нее острую, длинную шпильку; шпилька прошла насквозь; один конец торчал снаружи щеки, острие же, пронзив щеку, вышло изо рта. Я не ощутил ни малейшей боли, на коже не выступило ни одной капли крови… На эстраду поднялись любопытные зрители и подвергли меня подробному осмотру, чуть не засовывая мне пальцы в рот (что было в достаточной мере неприятно). Никакой фальши не обнаружилось; щека была проткнута самым добросовестным образом. Через минуту шпилька была извлечена факиром. Опять никакой боли я не ощутил; на месте же прокола образовалось чуть заметное красное пятнышко с булавочную головку.

Аналогичный опыт был повторен с моим языком.

Я вошел во вкус, осмелел и протянул к факиру руку с просьбой проткнуть ее у запястья, как он это проделывал над собой.

Но Солиман бен Аисса отрицательно покачал головой.

— Нет, это рискованно. Я могу попасть вам в вену.

Опыт со мной был окончен.

Поблагодарив факира за доставленное «удовольствие», я опять уселся в публике. Когда я вернулся на свое место, то увидел рядом с собой какого-то господина, которого я раньше не заметил. Изящно, даже изысканно одетый, высокого роста, стройный брюнет, с бородой, подстриженной «по-ассирийски», с черными проницательными глазами, он производил впечатление человека, принадлежащего к хорошему обществу.

Вежливо приподняв свою панаму, он, улыбаясь, обратился ко мне по-французски:

— Monsieur, вероятно, иностранец?

Я отвечал утвердительно.

— Турист? Только что приехавший из Индии, где он изучал оккультные науки, и в настоящее время собирается изучать их здесь, в Египте? — продолжал свой допрос мой странный сосед.

Я был поражен.

— Откуда вам это все известно? — спросил я его.