Браслет с Буддой

– Нет. С тех пор, как вы… его не было. Что мне делать? – Она смотрела на него взглядом маленькой наивной девочки, своими синими глазами, удивительно красивыми и заплаканными, и Шибаев снова вспомнил опытного Алика. Что-то тут не то!

– Вам ничего не угрожает, Эмма. Я рядом, и если что… Не бойтесь. И еще раз подумайте, ладно? Может, было что-то, чему вы не придали значения.

Она проводила его до двери, заплаканная, с потекшей тушью, несчастная. Самое время пожалеть, утешить, приголубить… Остаться на ужин и вообще. Какой, к черту, ужин, Ши-Бон! Утро на дворе. Размечтался.

Он сжал ее плечо и выскочил из квартиры…

…Если бы хоть знать, где его искать, думал Шибаев. Муж ни при чем, долгов нет, Варга погиб; ни звонков, ни писем. Какая-то стерильная обстановка. И вместе с тем что-то должно быть… Не может не быть. Или может, и тогда икс – лишь ее воображение… Как сказал Дрючин, кризис среднего возраста одинокой и невостребованной девушки. Шибаев испытывал острое недовольство от мелкости и ничтожности дела, от плачущей Эммы, от себя, от отсутствия подвижек. И вообще от жизни. Как тут прикажете работать?

Что же она скрывает? Почему? Боится его, Шибаева? Больше, чем икса?

…Около семи вечера он занял наблюдательный пункт наискось от салона Эммы. Уселся на лавку и достал газету. В зале горел свет, и он видел Эмму и бабу Аню как на сцене. Клиентов не было. Они сидели на диване, пили чай и разговаривали. Потом баба Аня засобиралась домой, начала одеваться. Они постояли на пороге – их голоса звонко раздавались на пустой улице. Наконец баба Аня ушла, и Эмма осталась одна. Шибаев видел, как она расхаживает по залу, прибирает на стеклянных полках с разноцветными флаконами и баночками, собирает какие-то бумаги и складывает стопкой на столе, собирает полотенца и выносит в подсобку. Он подумал, что нужно спросить, почему у них нет штор, видно как на ладони. И место нелюдное, и темнеет рано. Мало ли…

Она появилась на пороге в семь тридцать. Оглянулась по сторонам и быстро пошла, почти побежала, за поворот на центральную улицу. Он неторопливо поднялся и двинулся следом, стараясь не упустить ее из виду в быстро надвигающихся сумерках. Было у него щемящее чувство упущения чего-то мелькнувшего в сознании и ускользнувшего прочь. Какая-то мысль пыталась пробиться, догадка, идея… «осенение», как говорит Дрючин: «Меня постигло осенение насчет проблемы», – да так и не пробилась. Он чувствовал, что было что-то… было! Мелькнуло и исчезло. Он вспомнил головы в витрине… Казалось, они смотрели на него, пока он там крутился. Немые свидетели… Он ухмыльнулся.

Он проводил, вернее, сопроводил Эмму до ее дома, подождал, пока она откроет дверь и нырнет в подъезд. Посидел на лавочке в темном уже дворе, разглядывая ее горящие окна, и отправился восвояси. Улица была пустынна. Начал накрапывать нудный и холодный осенний дождь; лицо его стало мокрым, и он утерся носовым платком. Влага проникала за ворот; и скоро он почувствовал, что продрог.

Ему показалось, что сзади кто-то идет. Он почувствовал не столько звук, сколько взгляд, упершийся в затылок – чутье у него было звериное. Тут же появилось в загривке терпкое ощущение вставших дыбом волос. Он свернул к стене дома, остановился и зашарил в карманах плаща, давая тому возможность пройти мимо. Миновала минута, другая, но никто так и не появился. Улица по-прежнему была пуста; дождь усилился, на асфальте с шорохом вздувались крупные белые пузыри.

И тогда он, чертыхнувшись, призывно махнул рукой проезжающей машине. Увы, машина пролетела мимо, как на пожар. Поймать частника удалось лишь минут через двадцать.

Добрался Шибаев домой промокшим насквозь, с мокрыми ногами и головой, с насморком и головной болью. В самом дурном расположении духа. Алик разахался, заставил переодеться в сухое, приготовил «простудный» молочно-медово-водочный коктейль и стоял над душой, пока Шибаев не выпил. Тот и не пикнул, хотя терпеть его не мог, что доказывает, насколько было ему хреново; только попросил налить туда побольше водки…

И снились ему кошмары: убегающая Эмма и преследующая ее черная тень; кланяющаяся Эмма на освещенной сцене с цветами перед микрофоном; она улыбается и не то говорит, не то поет, а звука нет. Сцена освещена, зал погружен в темноту, там сидят не люди, а черные неподвижные фигуры, они смотрят на Эмму; большая черная машина летит по улице, беззвучно, неотвратимо, и Шибаев выхватывает Эмму из-под колес, и они падают на землю и стремительно катятся, катятся, катятся…

Глава 19 Старая добрая компания, усеченный состав

Никогда не спорьте с дураком – люди могут не заметить между вами разницы.

Закон спора