Брат

Пылало небо блеклое, сквозное,
Поникли травы на степных буграх.
Была земля под августовским зноем
Сера, как пепел, как летучий прах.

Лежала степь в пожарищах, в руинах,
Мерцала обмелевшая вода.
Как далеки от этих мест равнинных
Аул Хунзах и наш родной Цада!

Как далеки отсюда наши скалы,
Где в сакли заплывают облака,
Где юность Магомеда протекала,
Бурливая, как горная река.

Вновь школьный колокольчик услыхать бы,
Или веселый барабанный бой,
Или бурленье многолюдной свадьбы,
Весь гомон жизни, прерванный войной.

Доселе брата ожидают горы,
Его состарившаяся жена
И ученики его, которых
Уже, увы, покрыла седина.

Учитель молодой, простым солдатом
Покинул ты свой дом, родную высь,
И нет конца каникулам проклятым,
Которые в то лето начались.

…Ты в пору обороны сталинградской
Не оплошал среди однополчан,
В разноязычье фронтового братства
Достойно представляя Дагестан.

Иссечен сталью и свинцом прострочен,
Держался город, мужество храня.
Здесь дымный день вставал темнее ночи,
А ночь была багровой от огня.

Все сотрясал сражений гул зловещий,
Но в ноябре у заданной черты
Противника умело взяли в клещи
Взаимодействующие фронты.

А в феврале ты видел, брат мой старший,
Как пленные по улице брели,
Как из подвала вышел их фельдмаршал,
Худой, озябший, в бункерной пыли.

Но впереди простерся грозный, длинный,
Тернистый путь — числа сраженьям нет.
Дорогой той до самого Берлина
Тебе пройти хотелось, Магомед.

Прямое попаданье, вспышка взрыва…
И ты доставлен в госпитальный тыл,
Под скальпелем хирурга терпеливо
Немыслимую боль переносил.

Надежды затаенной не утратив,
Ведя со смертью непрестанный бой,
Ты запрещал соседям по палате
Писать известье грустное домой.

Уже с весною птицы возвратились
И щедро щебетали за окном.
Ты слушал их, вернуться к жизни силясь,
Желанием немеркнущим влеком.

Хоть покрывала смертная остуда
Мельчайшим потом бледное чело,
Врачи еще надеялись на чудо,
Но только чуда не произошло.

Уже к Орлу сраженье подходило,
Разросся наступления накал.
А у тебя вконец иссякли силы,
И ты проститься с нами пожелал.

Но мы непоправимо опоздали,
Посланцы сиротеющей семьи.
Мы опоздали. И бессмертьем стали
Бессрочные каникулы твои.

…В саратовской земле останки брата
Покоятся среди других могил.
Лежит на скромном бугорке лопата —
Ее могильщик унести забыл.

Два пришлых горца, с горем и любовью
Склонились мы над холмиком родным.
Скорбели и у ближних изголовий
Приезжие… Мы поклонились им.

Товарищи по боли, по разлуке,
По праву безутешного родства,
Друг другу молча мы пожали руки.
Что скажешь тут? Беспомощны слова.

Обычай гор, что освящен веками,
Велит над свежим траурным холмом
Воздвигнуть наш цадинский скромный камень
И высечь эпитафию на нем.

Но в Балашове нет ни гор, ни скал,
Нет мастеров работы камнесечной.
И Цадаса слова печали вечной
На временной дощечке начертал.

Вершины гор связав с раздельной степью,
Он деревцо на память посадил
У ног твоих, чтоб юных листьев трепет
Судьбу испепеленную продлил.