Брат болотного края

– Сегодня я вытащила тебя из воды, как кутенка. За шкирку вытащила, Демочка. Стыдно-стыдно… – Покачала головой, слипшиеся от жидкой грязи волосы повисли сосульками, заблестели черные глаза. – Но не об этом речь, а вот о чем. Передай Матушке своей, стерве старой – как только граница падет, как только я смогу шагнуть на тропинку к дому… Я выгрызу ей сердце, Демочка. И скормлю дохлой рыбе.

Хохот, холодный, как стоячая вода в конце осени, эхом разнесся по перелеску. Полина подхватила белесые лохмотья, шагнула в сторону и мигом скрылась из глаз. А Демьян остался стоять, не зная, то ли вторить ее мертвому смеху, то ли зайтись воем, как зверь, угодивший в медвежий капкан.

***

Озеро было безмолвно. Ветер лениво играл с водой, и гладь ее шла мелкой рябью, не тревожа бездны. Казалось, все кругом сковал глубокий сон. В воздухе разлилась безудержная дрема. Не было слышно ни шепота листьев, ни плеска у берегов, ни крика птицы. Тишина эта и покой, бескрайние и плотные, больше походили на смерть, чем на отдых.

Озеро спало. Спало так долго, что некому было рассказать о том, что творилось, когда оно бодрствовало. Давно уже сгнили в земле те, кто приходил к его берегам, обнажая тела и души, чтобы славить Хозяина. Принося ему жертву, прося о благословении. Не было их, не было их сыновей, не было сыновей их сыновей. Ничего не было.

И только белые лебеди – тонкие, с длинными шеями и драгоценными бусинами глаз, – опускались на гладь, медленно склоняя головы к воде. Утолить ли жажду, поприветствовать ли того, кто спит на далеком дне – кто разберет?

Они прилетали из-за леса. Белоснежные перья – как легкие локоны, хоть в косы заплетай, алый клюв – нежные уста молодой красавицы. Они рассекали воду грудками, ласкали ее крыльями, а после срывались в воздух без плеска и гомона, чтобы улететь прочь, за высокие деревья.

Так было всегда. Но не в этот раз.

Шесть теней появилось над границей лесных крон. И чем ближе они подлетали к озеру, тем светлее становились. В высоком небе, стремительно темнеющем, они были словно шесть отблесков лунного света. Саваном мерцали их скорбные перья.

Когда первая лебедушка прикоснулась к озерной глади, вода обняла ее, приветствуя, как возлюбленную, как молодую невесту, как желанную женщину. Ее товарки заскользили по легкой ряби, склоняясь к воде так нежно, будто целовали милого друга.

Не успел закончиться первый круг, не успело солнце спрятаться за лесом, как лебедушки замерли, вытянули длинные шеи, всматриваясь в даль. Тянулся миг, тянулся другой. А на третий в небе появилась седьмая сестра. Черная, будто смоль.

Натянутая, как струна, она спешила к озеру из последних сил, а когда опустилась на воду, белые лебедушки нежно заворковали, стремясь коснуться сестрицы.

Они заключили ее в кольцо, они кружились, они приветствовали ее, они ждали вестей. И вести эти стоили всех ожиданий.

Небо сухое, солнце золотое

Олеся

Тишина в доме бывает разной. Сонной, ночной, когда все жители крепко спят, укутавшись в тепло и покой сновидений. Выжидающей, когда что-то почти уже свершилось, но пока еще не до конца. Предвкушающей встречи и великое благо. Опасной, за мгновение до склоки. Испуганной, когда тайное стало явным. Благостной, когда все в доме идет своим чередом, даже слов не нужно, так понятливо и ладно живется людям под общей крышей. Словом, тишина бывает всякой.

Леся не могла припомнить, когда бы на ее собственный кров опускалась тишина, но точно знала, что такое случалось. И молчание было разным. И приносило оно с собой разное. Но вот такого – предгрозового, тянущего под ложечкой, – Олеся еще не испытывала.

Отведя испуганный взгляд от таза с мерзкими темными ошметками жижи, натекшей с ее раны, она сжалась, не зная, чего ожидать от яростно молчащей Аксиньи. Но та словно забыла о сидящей перед ней – испуганной, с неловко вывернутой ногой и ссадиной, которая чернела от бедра к щиколотке. Что-то за окном так привлекло внимание Матушки, что она даже привстала со скамейки, чтобы получше это рассмотреть.

Леся скосила туда взгляд, но ничего особенного не заметила. Все та же поляна, все тот же лес, который все так же высился, очерчивая собою границу человечьего двора. Только тяжелые тучи, медленно наступающие с горизонта, чуть меняли привычную уже картину. Небо потускнело, задул ветер. Собирался дождь.

– Лихо… – чуть дрогнувшим голосом проговорила Аксинья, помолчала, вглядываясь за окно и уже громче: – Глаша!

Дверь тут же приоткрылась, и в комнату заглянула печальная Стешка. Бросила на Лесю испуганный взгляд и тут же потупилась.

– Тетка во двор вышла, курицу режет… – прошелестела она, обращаясь к Аксинье.

– Зови сюда.

Стешка кивнула и скрылась за дверью. Леся опасливо поежилась – беспрекословное подчинение приказам, которое тут было в порядке вещей, ее пугало. Как и абсолютное непонимание, что же делать дальше.

– Послушайте, – начала Леся. – Я правда не понимаю, что здесь происходит… Но… Мне пора бы уже…

Аксинья вцепилась в нее взглядом, как острым клювом вгрызлась.