Брат болотного края

И слова ее, тихие, покорные, хлестко ударили Дему по лицу. На тебе, на! Такой же ты, как отец твой, живешь по праву силы, не умеешь ценить заботу и доброту. И любовь сестринскую, отважную, не просящую ничего взамен, тоже ценить не умеешь. Да и не достоин ее такой зверь, как ты.

– Прости… – пробормотал Дема, жар хлынул на щеки. – Стешка, милая, прости… Но там беда.

– Ничего-ничего. – Снова всхлипнула, вытерла нос рукавом. – Если надо, ты иди… Я у окошка посижу.

Демьян шагнул к ней, чуть не упал, но осторожно обнял сестру, поцеловал в ромашковую макушку, та доверчиво затихла в его руках. Маленькая, почти ему незнакомая, но родная.

– А давай вместе пойдем? – предложил он.

– Нельзя Феклу одну оставлять. – Замотала головой, отстранилась, посмотрела бездонными озерными глазами, улыбнулась чуть заметно. – Ей из дому не выйти, помнишь?

Демьян помнил. Тех, кто был спасен великим чудом, отвоеван у леса да мертвой воды, легко потерять безвозвратно. Выйдет Фекла за порог, услышит, как тянет через лес свою песню спящий на дне озера, и пойдет к нему. Вспомнит, что почти успела стать его невестой, и не удержат в роду ее Батюшкин наговор да кровавая ворожба.

– Я вернусь. И всех приведу, – шепнул Дема и погладил сестру по нежной щеке. – Тетку Глашу, и брата, и Степушку. Все хорошо будет, веришь?

Стешка

Свеча, оставленная на столе, слабо мерцала в глазах Стешки, но она больше не плакала, привычная верить обещаниям Батюшки. И когда Демьян вышел из дома, не обернувшись на последней ступени крыльца, и когда скрылся в чаще, по-звериному быстро проскользнув родовую поляну, Стешка верила, что он вернется и все будет хорошо.

Она осторожно вошла в дом, прикрыла за собой тяжелую дверь и долго стояла, вглядываясь в молодые глаза деревянного старца, который должен был защищать их род, да не сдюжил. Шорох в девичьей комнате ее не напугал. Пусть Фекла и лишилась разума, но тело ее оставалось сильным. Сестра любила кружить по комнате, беззвучно напевая что-то. Подходила к окну, рисовала на стекле невидимые знаки. Словом, жила так, как умела. Но открыть дверь, повернув ключ в скрипучем замке, Фекла не могла.

Только щелчок все равно раздался, и Стешка вскрикнула от неожиданности. На пороге стояла Фекла. Рыжая коса растрепалась, платье смялось, но взгляд больших глаз показался Стешке чистым, осмысленным.

– Сестрица?

Фекла всем телом подалась на ее зов, сморщилась, словно попыталась вспомнить что-то, но лицо тут же разгладилось, губы дернулись и растянулись в улыбке.

– Феклушка? – Стешка боялась поверить в то, что видит, но сердце ее уже трепетало от радости. – Фекла!

Бросилась к сестре, обняла ее за плечи, обвила руками, прижалась щекой к щеке, омывая их слезами.

– Сестричка моя, милая… – шептала она, не в силах оторваться от Феклы. – Вот же радость! Вот же счастье! Лес тебя вернул! Услышал молитвы!

Фекла продолжала стоять, она позволила обнимать себя, но сама не отвечала на объятия, только Стешка этого и не заметила. Как умеют лишь чистые души, она вся отдалась счастью.

– Ты голодная, наверное? – трещала она, увлекая сестру по коридору к общей комнате. – Пойдем, пойдем, милая, хлеба уж я найду… И молока! Хочешь молока?

Они вошли в горницу, сухие веточки, раскиданные Аксиньей, затрещали под их ногами.

– Ох и беспорядок тут! – засмеялась Стешка серебряным колокольчиком. – Ничего, расставим по местам, ты садись! Садись, милая! Я сейчас!

И принялась хвататься то за одно, то за другое, причитая, смеясь и плача. Но Фекла не смотрела на нее. Она медленно обошла комнату – ни одна половица не заскрипела под ее босыми ступнями – подняла с пола веточку медуницы, поморщилась, отбросила прочь, вытерла ладонь о подол. Подошла к столу, опустила палец в черную жижу, натекшую с брата, попробовала на вкус, улыбнулась чему-то, заглянула под стол, провела рукой по верхней полке, заставленной снадобьями. Искомое Фекла нашла лежащим на крае скамьи.

Старый серп влажно блестел в отсветах свечей, которые успела зажечь Стешка. Стоило фарфоровой ручке Феклы прикоснуться к нему, каждый фитилек в комнате вздрогнул и потух. Воцарилась тьма.

– Ой… – испуганно охнула Стешка.

Увлеченная уборкой, оглушенная счастьем, она мигом ослепла, стоило свету погаснуть. Осталась лишь тень, что скользнула к ней от скамьи, лишь оголенное лезвие серпа, сверкнувшее рядом, лишь влажный блеск мертвых глаз, лишь ослепительная боль и холод пола, на который Стешка рухнула за мгновение до того, как соленое озеро сомкнулось над ее головойи утащило ее на самое дно.

– Тихо-тихо, – убаюкивающе прошептала Фекла, опуская ладонь на мягкую макушку сестры. – Время пришло большой крови, чистой твоей душе нечего видеть, нечего страдать. Рухнули все оковы. Живая кровь затопит лес, и придет вода мертвая. Ш-ш-ш-ш-ш-ш…