Брат и сестра (сборник)

Так шло детство девочки: в постоянной борьбе с окружающими, в постоянной зависти и злобе. Она не любила ни братьев, ни сестру, и они платили ей тем же; прислуга и няньки тяготились ею, тяготились той лишней работой, какую надо было делать для нее как для ребенка болезненного, и теми неприятностями, какие приходилось терпеть от ее дурного характера. Отец и мать смотрели на нее не с радостной надеждой, как на других здоровых детей, a с грустью и жалостью.

Вере было семь лет, когда у детей приключилась скарлатина. Митя, Боря и Жени поправились быстро, но y Веры и ее младшего двухлетнего братца болезнь приняла серьезный оборот. Малютка не вынес ее и умер, a Вера медленно поправлялась. Лежа на постельке, с закрытыми от слабости глазами, девочка слышала, как в соседней комнате мать рыдала над телом своего младшего, любимого, сына.

– Полно, не сокрушайся так, – утешал ее отец, – мы должны радоваться, что хоть остальные дети живы!

– Да отчего же именно он умер! – плакала мать, – Он был такой славный ребенок, так радовал меня! Уж лучше бы умерла Вера: она все равно вечно болеет!

Слова эти – необдуманные слова, нечаянно вырвавшиеся y огорченной матери, – легли тяжелым камнем на сердце бедной девочки. До сих пор, замечая, что мама ласкает ее чаще, чем других детей, и заботится о ней больше, чем о других, она считала себя ее любимицей, и это утешало ее. «Пусть папа и няня, Митя и Боря больше любят Жени, – думалось ей, – зато мама любит меня больше всех!» И в те немногие добрые минуты, когда ничто не раздражало ее, когда она, как всякий ребенок, чувствовала желание любить и быть любимой, она доверчиво шла к матери и со страстной нежностью отвечала на ее тихие ласки. Теперь это кончено! Она узнала, что мать не любит ее, что мать заботится о ней, ласкает ее только из жалости, как она один раз из жалости приласкала больного щенка, выброшенного на лестницу.

Вepa никому не намекнула на услышанные случайно слова, на причиненные ей этим страдания, но в ту же ночь с ней сделался сильнейший жар. Она целую неделю была на краю могилы и, по словам доктора, только чудом осталась жива. Выздоровление ее шло очень медленно, a когда она снова вернулась в круг детей, все заметили, что Вера стала больше прежнего дика и молчалива, что она еще меньше выказывает дружелюбия к окружающим и что она странно чуждается матери.

«Я знаю теперь, что никто меня не любит, – думала девочка, сердитыми глазами глядя на окружающих, – ну, что же? – и я никого не люблю и не хочу любить, a все-таки я мамина дочка, она должна делать для меня все то, что делает для Жени». И девочка зорко следила за всеми поступками матери и окружающих, готовясь каждую минуту защищаться от тех, по большей части воображаемых, несправедливостей, которые они делали относительно нее.

– Мама, отчего же вы шьете Жени новое платье, a мне нет? – спрашивала она, видя, что мать кроит только одно платье.

– Жени перепачкала свое розовое платье, a твое еще совсем хорошо, ты надевала его всего один раз.

– Ну, так что же? Если я ношу платья бережливее, чем Жени, так пусть y меня и будет больше. Нет, мама, непременно купите и мне такое же!

– Полно, Верочка, для чего же покупать лишнее! Когда тебе понадобится платье, я и тебе куплю.

– Нет, мне надо теперь, вместе с Жени! Вы ее больше любите, оттого и делаете ей больше, чем мне.

И девочка начинала рыдать и не успокаивалась до тех пор, пока мать не уступала ее просьбам.

– Папа, вы дали братьям по целому яблоку, отчего мне половину? – приставала она к отцу.

– Оттого что яблоки тебе вредны.

– Я съем половину, a вы мне все-таки дайте целое. А с другой половиной сделаю, что хочу…

Отец, не любивший возни с детьми, давал ей яблоко, и она выбрасывала половину его за окно только для того, чтобы иметь удовольствие чувствовать, что ей дано не меньше, чем другим.

Похвалы красоте и грациозности Жени возмущали ее.

«И ничего в ней нет такого особенного, – думала она иногда, рассматривая в зеркале свое собственное некрасивое лицо; она, правда, беленькая, но зато y меня глаза больше, и брови гуще; мама лучше наряжает ее, оттого она и кажется красивее». И девочка внимательно следила, чтобы мама не надела ни лишнего бантика, ни лишнего кусочка кружев на ее меньшую сестру.

Легко себе представить, что при таком характере Веры жизнь в детской Петровских шла далеко не мирно, особенно если прибавить к этому, что Митя был очень самолюбив и требовал от младших уважения к себе как к старшему. Боря любил дразнить и насмехаться, a Жени плакала при всякой неприятности и бежала под крылышко кого-нибудь из старших.