Брат Иуда

– В особенности когда после тебя практически никого не остается, как в моем случае, – заметил Вильбер. – И в сущности, что может быть естественнее, чем определить свое место на этой земле, когда приезжаешь обосноваться в «Гибискусах»? Не это приближает ваш конец, а вы чувствуете себя спокойнее – вы так не считаете?

– Я так не считаю, – отрезал я.

– Ах! Прошу прощения.

Он выключил слуховой аппарат и начал капать в стаканчик содержимое ампулы, затем сыпать белый порошок.

– Кажется, я его задел, – пробормотал я.

– Тсс! – улыбаясь, произнесла она.

– Не бойтесь. Он уже не слышит. От избытка такта он не помрет, скотина. Заметьте, он прав. Я тоже думаю, что лучше принять меры предосторожности и распоряжаться собой до самого конца. Так пристойнее. Но нет никакой необходимости обсуждать эту тему сегодня.

Вильбер старался сломать пополам крошечную таблетку. Своими коробочками, пузырьками и бутылочками он уже расположился и на месте Жонкьера. От старания у него дрожали старые узловатые пальцы.

– Дайте, – сказала мадам Рувр. – Я набила себе руку.

– Осторожно, – сказал Вильбер. – В принципе, я не должен превысить предписанную дозу… спасибо.

Проглотив свои лекарства, он встал и, едва кивнув в нашу сторону, направился в гостиную.

– Занятный человечек, – сказала мадам Рувр, – немного беспокойный, правда?

– А главное – ужасно обидчивый. Ему постоянно чудится, что его оскорбляют… Не угодно ли выпить чашечку кофе? Может быть, вечером он и не очень рекомендуется…

– О! Меня это ничуть не смущает. Напротив.

Я детально передаю все эти разговоры, но не потому, что они важны хотя бы в малой степени, но мне кажется, они воссоздают атмосферу этого странного вечера. Первого вечера доверия и в какой-то мере непринужденности между мадам Рувр и мной. Пожалуй, «непринужденности» – сказано слишком сильно. По правде говоря, не знаю, как его и охарактеризовать. Правильнее было бы сказать «близости». Мадам Рувр отбросила свою нарочитую любезность – самую непреодолимую из преград. И в некотором роде предстала в своем истинном свете. Она сама объяснила, что не отказалась от чашечки кофе после ужина, потому что вечером читала мужу вслух.

– И что же вы ему читаете? Романы?

– Ах нет. Что вы! Главным образом очерки. В данное время я ему читаю «Когда Китай пробудится». Ему это страшно интересно.

– А вам?

Мадам бросила на меня лукавый взгляд.

– Намного меньше!

– У него слабое зрение?

Она ответила не сразу.

– Нет. Не в зрении дело. Мне не следовало бы этого говорить, но…

– Можете говорить совершенно безбоязненно.

– Так вот, он искренне считает, что подобные чтения – развлечение и для меня. Он не против, чтобы я развлекалась… но в его обществе. Нужно его понять… Эта болезнь для него – страшное испытание.

– А для вас?

Вопрос вырвался у меня непроизвольно. Она оставила его без ответа.

– Мне нетрудно вообразить себе, в какой ситуации вы пребываете, – продолжил я. – Но в конце концов, ведь вы можете выходить из дому. Вы не обязаны неотлучно быть…

Она меня прервала:

– Нет, разумеется. А как же вы думаете? Мне позволяют расслабиться.

Она выбрала шутливый тон, и я притворился, что подключился к ее игре.

– Вижу. Поручения… покупки…

– Точно. Женщине всегда требуется что-нибудь прикупить. Ох! Я никогда не отлучаюсь надолго.

– Чего вы боитесь? В случае необходимости господин Рувр позвонил бы Клеманс или горничной.

– Да… да… конечно. Но я страшусь его неосмотрительности. Когда меня с ним нет, он быстро теряет терпение. И вместо того чтобы спокойно сидеть в своем кресле, пытается ходить… если только можно это назвать ходьбой… и рискует упасть. Я знаю, ему не под силу подняться без посторонней помощи. Он совсем как малое дитя, понимаете, и, чувствуя себя слабым и зависимым, он становится от этого еще более властным и раздражительным.

Я размечтался и представил себе Рувра, ковыляющего по коридору до лифта, потом выходящего на террасу, где он столкнулся лицом к лицу с Жонкьером. Но ведь ему пришлось бы затем спуститься, чтобы поднять очки. И потом, прежде всего, как мог бы он в такой поздний час ускользнуть от внимания жены? Чепуха!

– Я бы хотел быть вам полезным, – сказал я. – Если вы представите меня мужу, например, то я смог бы время от времени составить ему компанию, пока вы гуляете, не глядя на часы.

Я тут же подумал: «Что тебя дернуло, старый болван? Хорош ты будешь со своей мордой сенбернара, изъеденной молью. Не ввязывайся в это дело!»

– Нет-нет, – поспешила отказаться она, к моему облегчению. – Как это мило с вашей стороны, но я ни за что не хотела бы сделать вас объектом его грубостей. Знали бы вы, какой он ревнивец и собственник.

Она открыла сумочку и быстро попудрилась. От ее жеста у меня защемило сердце, настолько она вдруг напомнила мне Арлетту. Я тоже безотчетно был ревнивцем и собственником. Но мне больше некого мучить. Палач без клиентуры! Я подавил в себе внезапное желание рассмеяться и встал.

– Ну что ж, покойной ночи, мадам. И несомненно, до завтрашнего вечера.

– Надеюсь.